Жорж Сименон - Люди, живущие по соседству. Часовщик из Эвертона

Несомненно, это мышьяк! Или что-то еще, но яд! Доктор сразу же все понял, ведь он тут же заговорил о броме и понюхал стакан.

Адил-бей в свою очередь понюхал стакан, но ничего не ощутил или, скорее, не был уверен в своем обонянии. Потому что консулу казалось, что теперь он чувствует много больше запахов, чем обычно. Он чувствовал, как пахнет его кожа, и считал, что она источает горький затхлый запах.

— Вот! — проворчал турок. — Так-то лучше.

По крайней мере, теперь он знал! И намеревался действовать! Он шел по квартире, бормоча обрывки фраз. Время от времени мужчина с вызовом смотрел на окно напротив. Неожиданно его взгляд задержался на телефоне.

Но кому он может позвонить? Пенделли заняты, пакуют чемоданы, и через час их дом уже опустеет.

Джону? Американец выслушает его, глядя мутными глазами и прихлебывая виски. Почему, как верно заметила госпожа Пенделли, он сидит в Батуми целых четыре года и ни разу не взял отпуск, и даже не заговаривает об отъезде? Почему Советы предоставляют ему так много свободы, в то время как за всеми остальными иностранцами установлен неусыпный надзор?

— Алло! Соедините меня с госпиталем!

Он звонил доктору, просто так, чтобы убедить в верности своих догадок.

— Это вы, доктор? На проводе Адил-бей. Нет, мне не хуже. Скажите, а я упоминал сегодня утром об обильном потоотделении? Я не сразу об этом вспомнил. Это длится уже несколько недель. И еще что-то вроде постоянной тревоги, как будто сердце может с минуты на минуту остановиться. Позвольте мне закончить! Я знаю, о чем говорю. Мой предшественник умер от остановки сердца, не так ли? И вы осмелитесь утверждать, что это не было следствием медленного отравления мышьяком?

Турок не разобрал ответа. Должно быть, доктор нервничал. На том конце провода, где-то на заднем плане раздавались другие голоса.

Без сомнения, он советовал Адил-бею не беспокоиться, подождать результатов рентгена или что-нибудь в этом роде, но голос врача звучал не так, как обычно.

Довольный Адил-бей повесил трубку, ему показалось, что он обвел медика вокруг пальца. Теперь ему оставалось обвести всех остальных! Кого? Всех!

Прежде всего он должен сохранять спокойствие. Он спокоен! Консул даже подошел к зеркалу, чтобы полюбоваться своим спокойствием, затем он неторопливо открыл банку сгущенного молока, которая и составила весь его обед.

— Остается вывести яд!

Но турок весьма смутно представлял, как это сделать. Должны помочь свежий воздух и физические упражнения. Консул надел плащ, калоши и вышел из дома. Он гулял целых три часа. Он старательно шагал, выдерживая одну и ту же скорость, он шел и шел вперед, невзирая на усталость. А еще он потел. Его пульс участился. Время от времени Адил-бей останавливался прямо посреди улицы, чтобы восстановить дыхание, и люди смотрели на него с любопытством.

Но мужчину это не волновало! Пусть смотрят, сколько хотят. Он-то знает, что делает.

А дождь все шел. Грязная вода текла вдоль невымощенных улиц, изобилующих выбоинами, кучами земли или щебня, порой на пути попадались брошенная тачка, или пустая бочка, или старые доски.

Один раз Адил-бей был вынужден обогнуть мертвую лошадь, через блестящую шкуру которой проступала каждая кость скелета.

На набережной ему встретилось несколько прохожих, но здесь никто не работал, и корабли в окутывающем их тумане казались навсегда брошенными посудинами.

Издалека турок увидел Пенделли, поднимавшихся по трапу «Авентино», маленького судна черно-белого цвета. Капитан нес на руках дочь Пенделли, а сам консул замыкал шествие, и его жирная рука с усилием цеплялась за мокрый поручень.

Что касается моря, то оно не выглядело ни морем, ни чем-либо еще. Бескрайняя серая пелена, пустота, обдающая влажным дыханием. Ни волн, ни единого всплеска по всей бухте. Море походило на плоскую лужу с миллиардами маленьких кругов, нарисованных каплями дождя, миллиарды миллиардов, и так до самого горизонта, до Турции, а возможно, и дальше?

В плаще было жарко. Калоши на ногах казались пудовыми гирями. Вода из луж норовила затечь в обувь, и один носок промок насквозь.

Как обычно в это время, бар не работал. Окна Дома профсоюзов были распахнуты, но в них виднелись всего две-три фигуры, бродящие по пустым помещениям. Иногда навстречу Адил-бею попадалась одна из женщин, работающих на разгрузке кораблей, она проходила мимо, босая, с мешком на голове вместо шляпы.

Улицы оказались еще более пустынными. В городе насчитывалось около пятидесяти запутанных улиц, названий которых Адил-бей не знал. Это были узкие улочки, без мостовых, часто без тротуаров, окаймленные большими домами, производившими впечатление заброшенных — их давно не красили, окна лишились стекол, карнизы обветшали, а вода сбегала по сломанным водостокам.

Каждый дом щерился зияющим мокрым подъездом.

Можно было догадаться, что в каждой комнате такого дома находятся люди. Но что они делали? Да, что они делали во всех этих комнатах, среди кроватей и матрасов, брошенных прямо на пол? Женщины не готовили, потому что им не из чего было готовить. Они не шили или почти никогда не шили, потому что носили одни и те же платья.

Они ждали? Но чего? Пока пройдут бесконечные часы, как этого ждал Адил-бей, оставаясь в одиночестве спальни?

— Не следует пить воду.

Консул сказал это вслух, затем пожал плечами, так как читал, что мышьяк, даже в очень маленькой дозе, имеет горький привкус. Он не смог бы не заметить его в воде. А чай, который готовила домработница, он выливал и никогда не варил кофе.

Адил-бей вновь очутился возле мертвой лошади, на которую он посмотрел с неподдельным удивлением. Он не помнил, как проходил по этому кварталу.

Быть может, на сегодня достаточно? Он должен разумно распределять силы. А главное, не следует терять хладнокровие. Да, это главное! Хладнокровия у него предостаточно. И это ничего, что во время прогулки мужчину три раза охватывала паника. Это происходило непроизвольно. Просто реакция организма. Паника могла накатить, даже когда он думал о посторонних вещах, как боль, но, не будучи болью, она возникала где-то в глубине тела, в неопределенном месте, и мышцы тотчас отвечали на этот загадочный призыв и сокращались, в том числе и мышцы рук, ноздрей, пальцев ног.

— Вперед! — приказывал он себе.

И это проходило. Тогда Адил-бей продолжал беседовать сам с собой.

— Должно быть, Соня беспокоится…

Он отослал ее, ничего не объяснив. Он ничего не сказал ей после визита врача, не обмолвился и словом о состоянии своего здоровья. Интересно, это она отравила предыдущего консула?

— Надо бы узнать, в то время у него была та же домработница, что и у меня?

Вот так он спокойно размышлял, идя размеренным шагом. Госпожа Пенделли была совершенно права, когда утверждала, что консул Турции стал очень сильным игроком в бридж.