Жорж Сименон - Люди, живущие по соседству. Часовщик из Эвертона

Инспектор показал на стоявший у стены темный кожаный диванчик.

— …они держались за руки, как и ночью, шептались, смотрели друг на друга восхищенными глазами. Если бы сюда вошел человек, которого не ввели в курс дела, он принял бы их за самую счастливую на земле пару. Когда мне сообщили о вашем приезде, я сказал Бену: «Ваш отец здесь». Я не хочу причинять вам боль, мистер Гэллоуэй, но считаю, что вы должны знать правду. Он, нахмурившись, повернулся к своей подружке и процедил сквозь зубы: «Черт возьми!» Я продолжал: «Я позволяю вам провести с ним несколько минут, если хотите, наедине». — «Но я совершенно не хочу его видеть! — воскликнул он. — Мне нечего ему сказать. Неужели вы обязаны его впустить сюда?» — «Я не могу принудить вас встретиться с ним». — «Тогда нет!» Остальным займутся другие. Признаюсь вам, что лично я предпочел бы не принимать никакого решения в отношении вашего сына.

— Он не сумасшедший, — твердо повторил Дейв.

— Тем не менее для него это единственный шанс на спасение. Я все время спрашиваю себя, отдаете ли вы себе в этом отчет? Теперь, если вы мне дадите слово не делать ничего, что могло бы спровоцировать какой-либо инцидент, если вы считаете, что способны сдержаться и не броситься навстречу сыну, увидеть, как он пройдет рядом…

— Даю вам слово.

— Тогда я сообщу вам сведения, которые пока еще конфиденциальны. В двенадцать часов сорок пять минут ваш сын и Лилиана Хавкинс приедут в аэропорт в сопровождении полицейского и надзирательницы, чтобы сесть на самолет, отправляющийся в Нью-Йорк. Они просто пройдут через зал, где, несомненно, их будут поджидать несколько журналистов и один-два фотографа. Если вы окажетесь на их пути…

— Они полетят обычным рейсом?

Инспектор кивнул головой в знак согласия.

— У меня есть право лететь тем же рейсом?

— Если остались места.

У Гэллоуэя в запасе было полтора часа, но он так боялся опоздать, что поспешно покинул федеральное здание и бросился в гостиницу.

— Я должен улетать в двенадцать часов сорок пять минут, — сказал он. — Я пришел за чемоданом. Сколько я вам должен?

— Нисколько, мистер Гэллоуэй, поскольку вы не пользовались номером.

В такси он ехал той же дорогой, что и утром. В аэропорту он сразу же подбежал к окошечку билетной кассы.

— Остались места на самолет, отправляющийся в двенадцать сорок пять в Нью-Йорк?

— Сколько человек?

— Один.

— Минуточку.

Было жарко. Над верхней губой девушки блестели капельки пота, под ее руками образовались влажные круги. Запах, исходивший от нее, напоминал запах Рут. Она звонила в другую службу.

— Ваша фамилия? — наконец спросила она, приготовившись заполнить билет.

— Гэллоуэй.

Она удивленно посмотрела на него и заколебалась.

— Вы знаете, что в этом же самолете…

— Да, мой сын будет там.

Он пообедал в ресторане аэропорта. То, что рассказал инспектор ФБР, пока еще не вызывало у него беспокойства, возможно, потому, что он по-прежнему жил в каком-то возбуждении. И только тогда, когда речь зашла о Лилиане, о том, что она с гордостью поведала о своих отношениях с Беном, у него защемило сердце.

Бен наверняка отказался встретиться с отцом только потому, что смутился бы в его присутствии. Бен тоже был на нервах. Ему необходимо время, чтобы прийти в себя.

В четверть первого Гэллоуэй уже стоял в дверях аэропорта, внимательно следя за подъезжавшими машинами. Он спросил у двух служащих, уверены ли они, что другого входа нет. Он увидел, как приехали фотографы со своими аппаратами. Трое следовавших за ними мужчин были, несомненно, журналистами. Они все вместе встали в центре зала. Один из них заметил Гэллоуэя, нахмурил лоб, что-то сказал остальным и направился к окошечку. Он задал девушке какой-то вопрос, и та утвердительно кивнула головой.

Журналисты узнали Гэллоуэя, но ему было все равно. Они подошли к нему.

— Мистер Гэллоуэй?

Он ответил «да».

— Вы видели сына сегодня утром?

Гэллоуэй чуть не солгал, так ему трудно было признаться, что он совершил бесполезное путешествие.

— Я не смог его увидеть.

— Вам не дали разрешения?

Ему так и хотелось снова сказать «да», но ответ наверняка будет напечатан в газетах, и тогда инспектор ФБР сможет опровергнуть его слова.

— Мой сын не захотел меня видеть, — признался он, стараясь улыбаться, словно речь шла об обыкновенном ребячестве. — Вы должны понять его реакцию…

— Вы полетите вместе с ним?

— В том же самолете, да.

— Суд состоится в Либерти?

— Именно так мне сказали час назад.

— Вы уже выбрали адвоката?

— Нет. Я выберу лучшего. У меня есть деньги.

Внезапно ему стало стыдно за себя. Он понял, что вел себя глупо.

— Вы позволите? — спросили его. — Пройдите немного вперед. Спасибо!

Его фотографировали. Именно тогда он увидел, как его сын выходит из машины. Запястье Бена было пристегнуто наручником к запястью полицейского в штатском. Полицейский был совсем молодым и казался его старшим братом. Бен шел с непокрытой головой, в своем бежевом плаще. За ним следовала Лилиана Хавкинс в сопровождении дородной женщины. Ее темный пиджак был перетянут ремнем и напоминал форму.

Два широких застекленных проема были открыты. Узнал ли Бен под вспышками фотоаппаратов своего отца? Фотографы бросились к двери, журналисты тоже. Пассажиры, которые давно поняли, что происходит, образовали в зале плотную толпу, как по прибытии официального лица.

Дейв расталкивал всех локтями, пробиваясь в первый ряд. Когда его сын оказался в нескольких метрах от двери, их взгляды встретились. Бен нахмурился. Пройдя несколько шагов, он обернулся, но не для того, чтобы снова посмотреть на отца, а чтобы сказать несколько слов Лилиане.

Лилиана была немного бледнее Бена, несомненно, от усталости. Рядом с надзирательницей она, в своем дешевом пальто, надетом на хлопчатобумажное платье в цветочек, казалась маленькой болезненной девочкой.

Бен не сделал ни малейшего движения в сторону отца. И теперь Дейв начинал понимать, что хотел сказать ему инспектор. Гэллоуэй чувствовал себя так, словно шестнадцать лет совместной жизни и повседневной близости канули в небытие. В глазах его сына не вспыхнуло ни одной искорки, на лице не отразилось никаких эмоций. Он только нахмурился, словно заметив, что на его пути появилось нечто неприятное.

— Мой отец! — вероятно, сказал он, обернувшись к девушке.

Они уже вышли на поле. Их посадили в самолет прежде, чем впустили других пассажиров.

— Он вас видел? — спросил Гэллоуэя один из репортеров.

— Думаю, да. — И добавил: — Но я не уверен.

Гэллоуэй пошел за толпой, одним из последних поднялся в самолет. Стюардесса указала ему место в хвосте самолета. Бен и Лилиана сидели впереди. Бен вместе с полицейским слева, а Лилиана и женщина, сопровождавшая ее, справа. Их разделял только проход.