Людмила Мартова - Вишня во льду

«Мальчик у вас», – сказала доктор, делавшая обследование, и Ильдар чуть сознание не потерял от затопившей его радости. Джамиля, которая переживала больше за мужа, чем за пол будущего ребенка, тоже была рада, и сквозь эту радость до нее не сразу пробился смысл других, сказанных врачихой слов. «Не все мне нравится, – говорила между тем врач, – возраст у вас такой, опасный уже возраст. Надо бы анализы сделать, генетику проверить».

Ни Джамиля, ни Ильдар, не понимали, что такое «генетика» и при чем тут какие-то анализы, но все процедуры прошли безропотно. Зачем спорить, когда речь идет о здоровье сына и наследника. Пришедший результат их убил, уничтожил, обратил в прах. Ребенок, которого носила Джамиля, был носителем синдрома Дауна, и Газаевым очень настоятельно рекомендовали прервать беременность.

Альмагуль, готовящаяся к поступлению в медучилище, раз за разом искала в Интернете и читала родителям научно-популярные статьи про синдром Дауна. Плачущая Джамиля, успевшая полюбить своего нерожденного ребенка, робко предложила беременность не прерывать. Появление «солнечного» ребенка на свет ее не пугало, она была уверена, что вместе они справятся с этой бедой. Ребенка же главное любить, а уж какого, не имеет значения, все равно же свой, родной, любимый, желанный. Однако Ильдар оказался против.

– Я мечтал о наследнике нашего славного рода, – глухо сказал он, – сыне, которым я мог бы гордиться. Нет, Джамиля, не надо являть миру больного ребенка. Мы уже не молоды. Если с нами что-то случится, он станет обузой для Альмагуль и Диляры. Нет, врачи все правильно посоветовали.

Он сам отвел жену в клинику, вернувшись из которой лег на кровать и повернулся лицом к стене. Джамиля и рада была бы тоже погрузиться в горе, но не могла. Нужно было готовить еду, идти на работу, разговаривать с девочками. Ильдар молчал два дня, после чего спросил:

– Ты кому-нибудь говорила, что беременна?

– Нет. – Глаза Джамили набухли слезами. – Стыдилась, что смеяться будут. Мол, старуха уже, а туда же. Все ждала, пока заметно станет, чтобы уж тогда признаться. Чем позже, тем лучше.

– Вот и прекрасно. Об этом нашем горе никто из посторонних знать не должен. Позор это на семью. И то, что плод больным оказался, и то, что мы приняли решение избавиться от него. Взяли грех на душу. Только мы четверо будем знать об испытании, которое послал нам Аллах. Нечего перед чужими позориться.

Прошла пара месяцев, Ильдар Газаев вроде бы стал отходить от свалившегося на семью несчастья. В свободное от работы время снова начал выпиливать резные фигурки, которыми увлекался с молодых лет, да на фоне горя позабросил. Он практически не улыбался, но уже не хмурился, со лба исчезла глубокая борозда, и Джамиле, страшно переживавшей за мужа, казалось, что жизнь налаживается. А потом все в одночасье вновь рухнуло.

– Ильдар пришел с работы черный весь. Я даже испугалась, что случилось что-то непоправимое. То ли с моими родными, то ли с его. Но оказывается, дело было в другом. Кто-то узнал про нашу тайну, наш позор и рассказал про это Ильдару.

– Этот человек шантажировал вашего мужа? – Дорошин не мог не спросить, хотя знал ответ.

– Я не знаю, – шепотом сказала женщина. – Муж не говорил. Этот человек сказал Ильдару, что знает про нашего сыночка и про то, что мы сделали. Более того, у него на руках оказались медицинские документы, результат анализов, подтверждающий наличие генетического отклонения у ребеночка. Я так и не поняла, что именно он хотел, зачем ему были нужны эти документы. Ильдар был вне себя. Он очень просил этого человека отдать бумаги, но тот не согласился. Муж был, как помешанный, он не мог ни есть, ни спать. Я уговаривала его успокоиться. Мы ведь не сделали ничего дурного, ничего противозаконного. Нам просто не повезло, такое несчастье с кем угодно могло случиться. Я говорила, что даже если про это все узнают, то никому это не будет интересно. Ну, посудачат пару дней, и все. Но в Ильдара словно черт вселился. И я думаю, что он решил раздобыть денег, чтобы откупиться, выкупить эти бумаги. И как-то влез в историю с картинами. А его за это убили. И Альмагуль, и ее мечта о собственной лошади тут совершенно ни при чем. Понимаете? Вы должны ей про это сказать, чтобы она успокоилась.

– Джамиля Абдулкеримовна, мы обязательно со всем разберемся, – мягко сказал Дорошин. – И вы, и ваши дочери обязательно узнаете правду. Я, конечно, не могу гарантировать, что она вам понравится, но лгать вам не буду ни при каких обстоятельствах. Договорились? Надо просто немножко подождать.

– Хорошо, мы подождем, – обреченно вздохнула женщина. – Вся жизнь под откос пошла. Ничего не осталось. Как жить будем, не знаю. Как девчонок мне дальше поднимать? На кого опереться?

На этот тяжелый вопрос у Дорошина не было ответа, и Джамилю ему было искренне жаль. Но он ничем не мог ей помочь.

Проводив Газаеву до двери и попрощавшись с Альмагуль и Дилярой, бережно взявшими мать под руки, он собирался вернуться в свой кабинет, но был остановлен коллегой из соседнего отдела.

– До чего ж ты, Витя, неуловимый, – сообщил тот, дружески хлопнув Дорошина по плечу. – Попросил меня данные по Стекольщику тебе дать, а сам на работе не появляешься. То ты в командировке, то на объекте, то еще где-то. А я бегай за тобой, да?

В круговерти событий последнего месяца Дорошин и забыл совсем, что действительно просил дать ему все, что было у коллег по Стекольщику, бывшему бандиту, ныне благополучному бизнесмену, пытавшемуся отжать у дорошинского дяди земельный участок на берегу Волги. Теперь, когда участком владел сам Виктор, ему точно ничего не угрожало, поскольку о полковника Дорошина Стекольщик уж точно зубы обломал бы, но тем не менее начатое дело нужно было довести до конца хотя бы для того, чтобы обезопасить от притязаний Стекольщика остальных пожилых владельцев лакомых кусков земли.

– Так чего, Витя, тебе Стекольщик уже не нужен, что ли? – вывел его из раздумий голос коллеги. – Выходит, зря я за тобой бегал?

– Нужен-нужен. – Дорошин протянул руку, чтобы забрать листок бумаги, который коллега держал в руках. – Ты прости, забегался я, все из головы вылетело.

– Ладно, что, я работы нашей не знаю? Ни сна, ни отдыха измученной душе. На, держи. Стекольщик наш – в миру добропорядочный гражданин Альберт Петрович Стеклов. Вот тут адрес, по которому его фирма располагается, ниже домашний, ну и телефоны все, как положено.

– Спасибо, – машинально сказал Дорошин, в голове которого гудел набат, бил в правый висок, вызывая головокружение и мушки перед глазами.

Сквозь тучи летающих черных жирных мушек Дорошин пытался сложить в единый текст буквы, что скакали перед ним на белом листе бумаги. «Альберт Стеклов», – прочитал он и начал сначала. «Альберт Стеклов». Муж его Ксюши. То есть теперь уже не его, но все-таки Ксюши.