Людмила Мартова - Вишня во льду

Дорошин знал эту особенность восточных женщин – стареть рано и необратимо. Гордые профили юных восточных красавиц, такие как у Альмагуль и Диляры, отчего-то очень быстро тяжелели, теряли четкость, расплывались, покрываясь сеткой глубоких морщин. Женщина, пришедшая с девочками, равно могла быть им как матерью, так и бабушкой. Если это мать, то ей лет сорок, если бабушка – шестьдесят, по внешнему виду определить это не представлялось возможным.

– Здравствуйте, – сказала одна из девушек, кажется Альмагуль. – Вы нас помните? Мы с вами виделись в картинной галерее, когда мы были там с папой.

На слове «папа» личико ее сморщилось, но она сдержалась и все-таки не заплакала.

– Конечно помню, – сказал Дорошин. – Вы Альмагуль Газаева, а это ваша младшая сестра Диляра. Правильно?

– Да, правильно. А это наша мама Джамиля Абдулкеримовна. Она хочет с вами поговорить.

Итак, все-таки мама. Дорошин отпер кабинет, распахнул дверь и сделал приглашающий жест внутрь, мол, проходите. Диляра сделала было движение, намереваясь шагнуть через порог, но была остановлена властным жестом материнской руки.

– Девочки останутся здесь, – пояснила Джамиля Газаева. – Мне нужно поговорить с вами наедине.

– Хорошо. – Дорошин пропустил ее в кабинет и закрыл дверь перед любопытным носом Диляры. – Присаживайтесь, пожалуйста, Джамиля Абдулкеримовна, я вас внимательно слушаю.

– Я пришла к вам потому, что меня беспокоит душевное состояние Альмагуль. – Женщина полезла в карман, достала носовой платок и трубно высморкалась. Голос ее, глухой, надломленный, как бывает у человека, потерявшего опору в жизни, отдавался странным эхом от стен, бил по нервам, вызывая мурашки по коже. – Моя старшая дочь вбила себе в голову, что отца убили из-за нее. Это полная чушь и ерунда, но она в этом уверена. И я хочу, чтобы вы объяснили ей, что это не так.

– А почему я? – удивился Дорошин. – Я ведь не веду дело об убийстве вашего мужа, Джамиля Абдулкеримовна. Я расследую пропажу ценностей из картинной галереи. Убийствами сотрудников музея занимаются совсем другие люди.

– Так ведь дело именно в картинах, – вздохнула Газаева. – Альмагуль говорит, что отец очень хотел купить ей лошадь и именно поэтому ввязался в историю с кражей картин. Она считает, что он вычислил похитителя и начал его шантажировать, чтобы получить деньги на покупку лошади.

– А ваш муж мог кого-нибудь шантажировать?

– Не знаю, – помолчав, сказала женщина и вдруг тихо заплакала. – Я вообще ничего не знаю. Мне казалось, что мы оба друг у друга как на ладони. Шутка ли – столько лет прожито? А оказалось, не зря говорят, что чужая душа – потемки. Не влезешь туда, мысли не прочитаешь.

– То есть вы считаете, что ваш муж от вас что-то скрывал?

– Он очень изменился после того, как… – Она вдруг запнулась и замолчала.

– После чего? Джамиля Абдулкеримовна, это не я к вам пришел, это вы пришли ко мне с просьбой о помощи. Я готов вам помочь, но для этого не нужно от меня ничего скрывать.

– Это долгая история. – Газаева тяжело вздохнула.

– А я не тороплюсь. – Дорошин вскипятил чайник, налил ей чаю, поскольку в кабинете было очень холодно, плеснул кипятка в свою кружку, уселся в кресло, обхватив ее руками, и приготовился слушать.

Ильдар Газаев всегда был уверен, что в настоящей крепкой семье должно быть много детей. Волею судьбы его семья с двумя маленькими дочками, которых он обожал и всячески баловал, перебралась из теплого Дагестана в открытый всем ветрам волжский город. Получилось это случайно. Ильдара позвал сослуживец, с которым они вместе служили в армии, предложил открыть совместное дело, тот и согласился. В Дагестане приходилось ютиться в доме с родителями. Невестку они недолюбливали, да она еще, как на грех, родила одну за другой двух дочерей, в то время как дед с бабушкой мечтали о внуке.

Предпринимателя из Газаева не вышло. В шальные девяностые на мебели, которую они изготавливали собственными руками, удалось заработать столько, что хватило на квартиру для семьи, но конкуренты быстро сожрали маленький, затеянный в гараже бизнес. Сожрали и косточки выплюнули. Друг с горя спился и быстро умер. То ли замерз в сугробе по пьяни, то ли убили. А Ильдар Газаев, бывший мастером на все руки, устраивался разнорабочим то туда, то сюда, пока не осел в картинной галерее.

Работы у него здесь было немного, но на халтуры и приработки Арина Морозова смотрела сквозь пальцы, понимая, что мужику нужно кормить семью. Джамиля устроилась медсестрой в районную поликлинику, девочки росли, тихие, воспитанные и ласковые, не создавая проблем родителям. Жизнь входила в ровную колею, и все было бы хорошо, если бы не одно обстоятельство, омрачающее Ильдару всю радость. Он страстно мечтал о продолжателе рода Газаевых, о сыне.

– Я виновата, – тихо говорила сидящая перед Дорошиным женщина, теребя в руках мокрый носовой платок. – Я ведь втайне от него предохранялась много лет. Мне тяжело было, в чужом городе, с двумя детьми на руках. Они и болели часто, и на работе я уставала, никак не хотелось мне снова окунаться в круговерть пеленок-распашонок. Вот и говорила мужу, что не получается у меня забеременеть, а сама, втихаря, таблетки пила. Я все думала, к старости успокоится, смирится, но как Альмагуль шестнадцать исполнилось, он аж лицом почернел весь. Говорит, улетят из гнезда скоро наши птички, осиротеем мы с тобой, Джамиля. Что ж мы такого Богу сделали, что он нас утешения лишает, сына не дает. В общем, глупость я совершила, решила, что могу и родить теперь. Девочки выросли, во всем помогут. Альмагуль уж скоро работать пойдет, прокормили бы малыша. И я выбросила таблетки.

– И что было дальше? – Дорошин отчего-то был уверен, что вот-вот узнает что-то очень важное. И не просто важное, а проливающее свет на случившиеся убийства. Уверенность росла внутри, как огромный катящийся с горы снежный ком, хотя Дорошин и не мог сказать, откуда этот ком взялся.

Газаева рассказывала дальше. Речь ее, монотонная, мертвая, лишенная каких-бы то ни было эмоций, лилась свободно, несдерживаемым потоком. Видно было, что эмоции все давно уже захлебнулись и утонули в этом потоке, словно не вынеся собственной тяжести.

Наступившей у жены беременности Ильдар радовался, словно сумасшедший. Казалось, он помолодел на десяток лет, носил жену на руках, осыпал цветами и подарками, весь светился от счастья, рассказывая дочкам о том, как здорово они все будут жить, когда в семье появится еще и мальчик, сыночек, долгожданный наследник. Он даже не сомневался, что на этот раз у него родится сын.

Джамиля тоже в этом не сомневалась. Дочерей она носила очень тяжело, мучаясь тошнотой и головокружением, а в этот раз переносила беременность легко, будто была двадцатилетней девчонкой, а не уставшей от жизни сорокадвухлетней женщиной. На первое УЗИ они с мужем отправились вдвоем, потому что он теперь никуда не отпускал ее одну, носил даже легкие сумки, бережно вел по улице под руку, чтобы она, не дай бог, не оступилась, не упала.