Марина Серова - Преступление начинается с вешалки

Но прежде чем приступать к разработке этой самой стратегии, я посчитала совсем не лишним позвонить Евгению Сергеевичу. Нужно было настроить его на адекватное восприятие информации о том, что произошедшее с Оксаной может оказаться несчастным случаем, и я считала правильным время от времени возвращаться к этой теме. Мне не хотелось одной нести всю тяжесть вины.

— Алло, Евгений Сергеевич? Это Татьяна Иванова.

— Добрый вечер.

— Хочу сообщить вам о промежуточных результатах расследования.

— Что ж, прекрасно.

— На данный момент мною с абсолютной точностью установлены два факта. Первый заключается в том, что у Оксаны в театре, несомненно, имелись недоброжелатели, которые имели к ней достаточно серьезные претензии. Мне известно также, что эти недоброжелатели пытались ей вредить.

— То есть Владимир Семенович был прав, подозревая, что это именно убийство, а вовсе никакой не несчастный случай? — с несколько преждевременной радостью в голосе спросил Евгений Сергеевич.

— Одну минуту, не торопитесь, пожалуйста. Второй факт, который мне тоже удалось установить совершенно точно, заключается в том, что в момент, когда Оксана выпала из люка, в радиусе трех метров от нее не было никого, кто мог бы подтолкнуть ее или каким-либо иным способом спровоцировать падение. Все, кто находился на тот момент в плотницком цехе, были достаточно далеко.

— И что же это означает? — в голосе моего собеседника от радости не осталось и следа.

— Это означает, что вы должны начинать постепенно готовить своего босса к тому, что это действительно был несчастный случай.

— Но неужели ничего нельзя сделать? — в отчаянии спросил Евгений Сергеевич, кажется, не подумав, какой смысл заключается в его вопросе.

— Вы хотите, чтобы я во что бы то ни стало представила вам убийцу, даже если это действительно был несчастный случай?

— Нет, — спохватился Евгений Сергеевич. — Разумеется, нет, я не это имел в виду. Но… Владимир Семенович… он…

Бедный Евгений Сергеевич вызывал у меня совершенно искреннее сочувствие, но я не была готова ради него обвинить невиновного.

— Я понимаю, что вам непросто будет убедить Владимира Семеновича, уверенного в том, что его подругу убили.

— Ох, — тяжело вздохнул Евгений Сергеевич. — Еще как непросто.

— …Но, к сожалению, большинство фактов указывает на то, что исход дела окажется именно таким. Поэтому единственное, что я могу вам порекомендовать, это начать готовить его заранее, чтобы новость не была воспринята им как нечто неожиданное и не спровоцировала каких-то слишком резких реакций.

— Ох, — снова вздохнул безутешный Евгений Сергеевич.

— Я же со своей стороны могу гарантировать вам, что каждое малейшее подозрение в причастности того или иного лица к смерти Оксаны отрабатывается мной со всей возможной тщательностью. Мною уже были проверены несколько кандидатов в подозреваемые, но у всех у них неопровержимое алиби.

— Что, прямо у всех? — Казалось, что он сейчас расплачется.

— У всех, кто проверен мной к настоящему моменту. Работа еще не закончена. Я перезвоню вам, когда смогу сделать окончательные выводы.

— Ну что ж, хорошо. Будем ждать. — Голос в телефонной трубке звучал грустно и подавленно.

Да и чему удивляться. Если даже я, человек по своему роду деятельности и кругу общения, да и вообще по всему достаточно далекий от великолепного Владимира Семеновича, от одной мысли о том, как он может отреагировать на сообщение о несчастном случае, впадаю в ступор, что же должен чувствовать бедный секретарь, который зависит от него целиком и полностью?

Нет, что ни говорите, а Евгений Сергеевич вызывал у меня сочувствие самое искреннее, несмотря на то, что боссом его был криминальный авторитет. А может быть, именно поэтому.

Но, увы, ничего утешительного сказать ему я не могла, поэтому поспешила распрощаться и приступить к разработке нового плана действий. Результатом этих действий должен был стать ответ на вопрос, кто же тот тайный злодей, который намазал свечкой подошвы Оксаны.

Но едва лишь я начала думать об этом, так сказать, вплотную, как столкнулась с почти непреодолимыми трудностями.

Уже одно то, что все произошло несколько месяцев назад, создавало проблемы. Театральная жизнь, в которой на каждом шагу происходило что-то неожиданное и непредвиденное, не располагала к тому, чтобы долго хранить воспоминания о чем-либо. Даже о таком, в общем-то, далеко не повседневном событии, как смерть. Прошедшие месяцы принесли много новых происшествий, которые заслонили собой случай с Оксаной, да и они, эти новые происшествия, уже успели забыться.

Поэтому никаких мелких, но красноречивых фактов или нечаянно оброненных улик, которые так часто дарили мне расследования, проводимые по горячим следам, здесь быть не могло.

Кроме того, в деле не было ничего такого, что четко указывало бы на мотив. Если бы, скажем, основная часть сотрудников театра относилась к Оксане хорошо, а какой-то конкретный человек (или даже несколько человек) относился к ней плохо, то сразу было бы понятно, что вот оно — то направление, по которому следует работать.

Здесь же ничего подобного не прослеживалось. Оксана, работая в театре, успела насолить всем понемногу, и определенные претензии, серьезные или не очень, к ней имел почти каждый, кого ни возьми. А следовательно, не стоило и надеяться на то, что откуда-нибудь из-за поворота вдруг покажутся улики, хотя бы косвенно указывающие на какую-то конкретную личность.

Увы, из конкретного у меня на руках имелись только ботинки, испачканные свечным парафином, а свечи — это вовсе не такая уж эксклюзивная вещь, чтобы ее можно было использовать как улику. Вот если бы ботинки были измазаны… ну, не знаю… например, гуталином, тогда, пожалуй… тогда еще можно было бы сказать: «Ага, злодей! У тебя в баночке под кроватью хранится гуталин, значит, ты и есть убийца». Потому что гуталин — это вещь, не так уж часто встречающаяся в современном мире. А свечи… их везде полно. И уж тем более в нашем цехе.

Нет, плясать от улик у меня в этом деле не получится. Как же мне выйти на того, кто смазал обувь? Разве что…

Неожиданно осенившая меня идея на первый взгляд казалась абсурдной. Но, немного подумав, я решила, что в этом что-то есть. И правда, почему бы не использовать в поисках того, кто смазал обувь, саму эту обувь? В качестве наживки, так сказать. Хм… Надо подумать… Если, предположим, в частном разговоре взять, да и намекнуть, скажем, тому же Вове…

Только о чем намекнуть? О том, что у нас в декораторском цехе под столом стоят испачканные свечным парафином ботинки Оксаны? Хорош будет намек. В лучшем случае мой собеседник, услышав такой намек, примет меня за идиотку. Это, если упомянутый собеседник не окажется потенциальным убийцей. А в худшем, если он-то как раз убийцей и окажется, он просто исчезнет из поля моего зрения, не успею я еще свой намек досказать.