Марина Серова - Преступление начинается с вешалки

Этот-то угол я и облюбовала для осуществления своей затеи. Ведь даже если моя камера, находясь среди этих бумажек и картонок, и будет невзначай потревожена, то это наверняка случится не потому, что кто-то захочет что-то вытащить из стопки, а скорее потому, что кто-то захочет туда что-то добавить. А это нам только на руку.

А ботиночки на время можно будет и переставить. Сейчас уже навряд ли кто-то, включая и самого злодея, помнит даже о самом их существовании, а не только о месте, где он их оставил. Тем более что и оставил-то их, скорее всего, не он.

Вот, кстати, еще очень интересный вопрос. Ведь когда Оксана выпала из люка, ботинки были на ней. И очевидно, при падении они слетели. Ведь навряд ли ее кто-то уже мертвую разувал.

Ботинки слетели, труп увезли, и потом кто-то заботливо вернул обувь обратно в цех. Кто бы это мог быть? Убийца? Лиля? Сама Наталья?

Да, занятно. Но факт остается фактом — оброненную вещь вернули. И скорее всего, в тот же день, когда произошла трагедия. Интересно было бы знать, кто определил им место под столом? Если это Оля…

Впрочем, не будем торопиться. В ближайшее время нам предстоит проверить Вову, а Вова, даже если он и самолично поставил ботинки под стол, я думаю, не найдет ничего подозрительного в том, что работники цеха переставили их по своему усмотрению.

А по своему усмотрению работники цеха, я думаю, переставят их… переставят их… Я думаю, они переставят их в шкаф. Да, именно. В шкафу и без того хранится немало одежды и обуви, так что небольшое прибавление, полагаю, не будет там слишком заметным. Особенно, если это прибавление засунуть в самый дальний угол и сверху чем-нибудь забросать. Той же самой обувью. Старыми тапочками, например.

В то же время шкаф очень хорошо просматривается из угла, в котором я вознамерилась укрепить камеру, так что и с этой точки зрения размещение ботинок в шкафу выглядит оптимальным.

Так удачно разрешив все вставшие передо мной проблемы, я с чувством радостного оптимизма принялась дегустировать приготовленный Натальей послеобеденный кофе.

Удобный момент для осуществления моих замыслов на практике наступил сразу после обеда. Наталья с Аленой ушли на сцену подкрашивать поизносившиеся горы из какого-то спектакля, а Оля отправилась на склад получать очередную порцию «тряпочек» для аппликаций и прочих художественных нужд. В результате я осталась в цеху одна-одинешенька колдовать над костюмами. Лучшего момента для укрепления камеры нельзя было и придумать.

Я вернулась в нашу маленькую комнатку и, предусмотрительно закрыв дверь, достала камеру, тщательно упакованную и замаскированную мной в сумке так, что даже если бы кто-то залез в нее без моего ведома, он ни за что не догадался бы, что перед ним находится прибор шпионского наблюдения.

Углубившись в самые недра трафаретов, рисунков и шаблонов, я нащупала гвоздь и с помощью проволочки потоньше попыталась прикрепить к нему проволочку потолще, то есть саму камеру. Это удалось мне довольно быстро, но, включив монитор, чтобы проверить, как все работает, я обнаружила, что интересующий меня шкаф на экране располагается не прямо, как ему следовало, а под углом приблизительно градусов в тридцать.

Поняв, что объектив моей проволочки смещен, я немного ее подправила, сверяясь с изображением на мониторе, и в конце концов достигла вполне удовлетворительного результата.

После этого я открыла дверь в цех и, воровато оглядевшись, двинулась к тому месту под столом, где должны были находится ботинки Оксаны. Они мирно стояли на своем месте, и было совершенно очевидно, что после меня их никто не трогал.

Я взяла ботинки, привела стоящие под столом предметы в исходное положение и снова вернулась в комнату для того, чтобы спрятать ботинки в шкафу. Памятуя о соблюдении осторожности, я снова закрыла дверь и только после этого углубилась в недра нашего шкафа, чтобы найти там подходящее место для своей приманки.

Наиболее привлекательным для закладывания ботинок мне показался самый дальний угол шкафа, в который уже, наверное, лет сто никто ничего не ставил. Повседневную обувь мы старались ставить с краю, так было удобнее и быстрее ее надевать. Вытащив из облюбованного мной дальнего угла целую гору старых тапочек, каких-то тряпок, сеток и прочих предметов, назначение которых было мне неизвестно, я докопалась наконец до дна. Поместив на это самое дно ботинки, я снова закопала их с помощью груды старого хлама и забросала сверху тапками.

Что ж, в общем и целом все было готово. Ботинки и камера находились на своих местах, источник питания был заряжен, изображение поступало на монитор без помех, с включением и выключением камеры тоже не возникало никаких проблем. Оставалось только заманить добычу в расставленные мною сети.

Еще раз окинув взглядом внутренности шкафа и оценив увиденное как не вызывающее подозрений, я упаковала монитор в сумочку и вернулась к исполнению своих художественных обязанностей.

Но, несомненно, сегодня был мой день.

После того как я столь удачно разрешила проблему с размещением камеры и ботинок, мне повезло снова. Не успела я сделать несколько золотых завитков на очередном костюме принца, как дверь открылась, и в цеху собственной персоной появился Вольдемар.

Однако на этот раз я не стала говорить ему: «Вовочка, солнце мое». Нет. Памятуя о том, как мы расстались в последний раз, я решила его проучить, рискуя даже тем, что он обидится и уйдет задолго до того, как я успею загрузить в его сознание заготовленную мною историю.

Не отрывая глаз от костюма принца, я вежливо спросила:

— Че пришел?

От такого приветствия Вовочка в первый момент опешил, но, к чести его, нужно сказать, что, придя в себя, он не развернулся и не ушел, а попытался извиниться.

— Да чего ты, Татьян, сердишься, что ли? — примирительно проговорил он.

— Нет, что ты. Отчего мне сердиться? Наоборот, мне очень нравится слушать, как все кругом матерятся. Особенно разговаривая со мной.

— Но я ведь не на тебя матерился.

— Да, еще только это и осталось! — Я была оскорблена до глубины души.

— Ну ладно, не сердись. Если бы ты знала, какая эта Оксанка была стерва, ты бы не удивлялась.

— Да какая мне разница, что это тут была за Оксанка и какие у вас с ней были отношения?! Мне до этого и дела нет. И я не желаю осквернять свой слух выслушиванием разных выражений.

— Ладно, перестань, я ведь уже извинился.

— Извинился он… — Я начинала постепенно сбавлять обороты. — Ты бы лучше не делал, тогда и извиняться было бы не за что. Дай-ка мне вон ту тряпочку… вон ту… да нет, не эту! Вон ту, грязную.

Сосредоточенно вытирая свои золотые пальцы тряпочкой, переданной мне Вольдемаром, я бросала на него исподлобья быстрые взгляды, пытаясь угадать, готов ли он к восприятию заготовленной мною для него информации.