Марина Серова - Преступление начинается с вешалки

Да, признаю, давление было жестким. Может быть, даже слишком жестким. Думаю, бедному Геннадию нечасто доводилось испытывать в своей жизни такой прессинг. Но что мне было делать? У меня ничего на него не имелось, и единственным моим шансом было чистосердечное признание. Вот я и пыталась его получить доступными мне средствами.

В продолжение моего монолога на лице Геннадия сменилась целая гамма самых разнообразных выражений — от немого изумления до протестующего негодования. К концу моей речи он уже не в силах был сдерживать свои чувства и, обретя наконец дар речи, но все еще плохо собой владея из-за нахлынувших эмоций, закричал, срываясь на пронзительный детский дискант:

— Все было не так!

— А как? — не будучи на сей раз многословной, спросила я.

— Я… я не убивал… я… не хотел…

На Геннадия больно было смотреть. Губы у него дергались так, что он не мог нормально говорить, он тяжело дышал, и сердце в его груди колотилось так, что колыхалась рубашка.

Что ж, возможно, я немножко и пережала. Бывает.

В честь сегодняшней премьеры Наталья принесла к обеду бутылку сладенького домашнего вина. Мы немного выпили, но поскольку большинству из наших сотрудниц для того, чтобы в стельку напиться, достаточно было понюхать пробку, то почти все содержимое бутылки осталось на месте. Я подумала, что сейчас это содержимое придется как нельзя более кстати.

— Успокойтесь, Геннадий, — сказала я, доставая из шкафа бутылку. — Вот, выпейте немного.

Я налила полный стакан, и бедный Гена опорожнил его залпом.

— Вот и прекрасно. Надеюсь, вам полегчало. А теперь успокойтесь и расскажите все по порядку.

— Я не убивал, не убивал, — твердил Гена.

Час от часу не легче! Это что же, он теперь будет так вот повторять одно и то же как попугай? Нет уж, дорогие товарищи, такой расклад меня не устроит! Не для того я столько времени, иногда даже с риском для своей драгоценной жизни, занималась этим делом, чтобы теперь сидеть и это слушать.

Чтобы окончательно привести Гену в чувство и дать ему понять, что краткими возгласами он от меня не отделается, я раскрыла свой последний козырь.

— Должна сообщить вам еще кое-что, Геннадий. Клиент, заказавший мне это расследование, — очень серьезный человек. Он совсем не понимает шуток. И сам не склонен шутить. Поэтому, когда я представлю ему материалы расследования, уверяю вас, он отнесется к ним очень серьезно. И если он увидит, что эти материалы свидетельствуют не в вашу пользу, указания, которые он отдаст своим подчиненным, никто не примет за шутку. Нет, эти указания будут выполнены совершенно буквально и не-укоснительно, потому что никто из его подчиненных не захочет оказаться на вашем месте. Я же со своей стороны могу сказать вам только одно: на данный момент материалы дела настолько красноречиво свидетельствуют против вас, что только самое искреннее и подробное изложение всех обстоятельств случившегося, возможно, поможет нам с вами найти среди всего прочего обстоятельства смягчающие. Я подчеркиваю — возможно, поможет. А возможно, и нет. Поэтому у вас есть только один выход — успокоиться и рассказать мне все, как оно было на самом деле. Хотите еще вина?

Похоже, мое внушение подействовало, потому что губы Геннадия дергались уже не так сильно, и в глазах его начали появляться проблески сознания.

— Да… да, пожалуйста, налейте еще.

Осушив еще один стакан, Гена окончательно пришел в чувство и заговорил почти спокойно.

— Оксана эта та еще стерва была, это тебе… вам каждый скажет. Но мне до этого было очень мало дела, пока она не начала подкапываться к Ольге. Наталья собиралась уходить куда-то, здесь ведь совсем не платят. Она нашла что-то посолиднее и собиралась увольняться, а на свое место хотела оставить Ольгу. А эта… она разве такое пропустит? У самой ни образования, ничего, а туда же. Начала к Ольге придираться, сначала по мелочам, а потом видит, что не больно-то кто на это внимание обращает, ну она и задумала так ее подставить, чтобы уже наверняка. Выпросила у Натальи книгу какую-то, а потом подобрала такой момент, чтобы, кроме Ольги, в цехе никого не было, ну и приперлась сюда. Вот, мол, я пришла, книгу возвращаю. Еще прошлась по театру, раззвонила тут всем. Чтобы все знали, какая она хорошая, — что брала, все вернула. Ну вот. Оля положила эту книгу Наталье в стол и после работы, как обычно, пошла домой. А на следующий день все пришли, а книги нет. Сам-то я об этом только через несколько дней узнал. Оля, она ведь… из нее клещами не вытянешь. Смотрю, ходит грустная, спросил — нет, ничего. Потом только, когда я сплетню уже услышал, рассказала. Если б я заранее знал, я бы это Оксанку… Это ведь она сама книгу сперла.

— Вам это точно известно?

— Да куда уж точнее. Я в тот день на вечернем спектакле работал, еще даже внимание обратил — чего это, думаю, Оксанка здесь крутится? Привела с собой подружек каких-то, вот, мол, устраиваю девушкам культурное мероприятие. А сама шасть-шасть туда-сюда. Потом смотрю — из цеха спускается и в пакете что-то такое большое, плоское несет. Бывают такие альбомы с репродукциями картин, вот что-то типа этого. Такой формат. Ну вот. Когда Оля мне рассказала, вспомнил я все это, ну, думаю, зараза, если бы знал, зачем ты в тот вечер здесь вертелась, я б тебя… Попробовала бы ты эту книгу утащить! Но тогда уже, конечно… тогда уже поздно было. После драки кулаками не машут. Но этой твари и того показалось мало. Вообще, что за люди бывают, даже удивляешься иногда! Кажется, ну чего бы еще, ну сделала уже подлость, подставила человека, ну и успокойся — так нет, все еще не хватает. На Олю и так после того случая стали косо смотреть, а эта еще давай ходить по театру да повторять к месту и не к месту, вот, мол, я книгу вернула, а потом ее не нашли. Ну, тут уже Оля совсем духом упала. Вот ты… вы работали с ней, ну скажите, какая из нее воровка? Наоборот, свое еще отдаст. Мухи не обидит. Короче, смотрел я на все это, смотрел, да и думаю — сколько же ты, сволочь, будешь издеваться над человеком безнаказанно? Ну и решил ей тоже что-нибудь в этом роде устроить. И тоже исподтишка, чтобы ни на кого не могли подумать. А у нас тут один случай был… Как-то из декораторского что-то спускали, люк был открыт, ну а эта коза скакала, скакала, да и выскочила в люк. Только в тот раз на сцене кулисы были свалены, отделалась легким испугом. Ну вот. Да и вообще она была… такая… вот как вы говорите, импульсивная. Особенно в плотницкий когда придет, обязательно обо что-нибудь споткнется. А тут однажды мы на сцене работали, там ведь по углам не видно ничего, свет не доходит, а Стасу там подкрутить нужно было что-то. Он фонарика не нашел, взял свечку себе посветить, пока Шаров не видит. Тот, если бы кого увидел на сцене с огнем, наверное, убил бы сразу. А он так, втихаря. Там и подкрутить-то было — один шурупчик. Дольше будешь фонарик искать. Ну вот. А свечку, видать, держал неровно, с нее и накапало на пол. Ну, он закончил с шурупом, шагнул, и прямо в это накапанное и наступил. Ка-ак навернется, ка-ак заорет! Вот уж мы тогда ржали над ним. Вот я этот случай и вспомнил. Думаю, а намажу-ка я и Оксане подошвы, для эксперимента. А тут и случай подходящий представился. Как-то однажды вечером Оля осталась, надо было ей сделать что-то, а у меня в тот раз был выходной, я сидел, ждал ее. Ну, и потом зачем-то она вышла, я эти ботинки и намазал.