Николас Фрилинг - Опасные красавицы. На что способны блондинки

Дэн кинулся рассказывать им, что Арлетт что-то сделала, но он не знает что. Поэтому лучше бы им поскорее все выяснить, потому что одному Богу известно, кого она спровоцировала.

Арлетт отхлебнула свой кофе и сказала:

— Благодарю вас, он замечательный, хотя и слишком крепкий. Меня выворачивало наизнанку, — сказала она задумчиво.

— Но, дорогая, что случилось? Принесите ей стакан воды, Хилари, и аспирин. Хотя нет, не нужно, у нее от этого случится расстройство желудка.

— Я в полном порядке, — заметила Арлетт, выпивая воду, — дайте только перевести дух.

Бейтс достала одеколон, зловещий флакон с «чудесной микстурой от нервов» и грозилась выложить всю свою фармакопею.

— У меня есть потрясающие таблетки! — кричала она. — Я мигом сбегаю и принесу…

— Да помолчите же, — сказала Арлетт. — Все, что мне нужно, это вода.

— Прости, лапочка, мы слишком много суетимся.

— Это сделали они, — выдала наконец Арлетт, переводя взгляд с одного встревоженного лица на другое. — На пару. Один вел машину. Другой держал пистолет. Я хотела его ударить, но не стала. Он упал на пол и закатил истерику. Так что я ушла. Потом я встретила другого… на лестнице. Будь у меня пистолет… к счастью, его не было. Я совершенно обезумела. Мне хотелось видеть, как он попадет в какую-нибудь ужасную машину — комбайн или что-то такое, что просто рвет на части. Я жаждала крови. Сейчас я пришла в себя. У меня была страшная рвота, и меня пронесло — я не знала, как это страшно — убить человека. Какое-то ужасное жадное волнение. Все равно как быть изнасилованной. Или одержимой бесами. Это отвратительно… потому что так унижает.

— Да, — сказала Хилари, — мужчины — это нечто пакостное.

— Но вы так взвинчены, — сердечно сказал Вилли.

— Это естественно, — сказала Трикс, — испытывать такие чувства, учитывая, что этот человек с вами сделал.

— Ты была слишком субъективна, — сказала Бейтс.

О господи. Ван дер Вальк подумал бы: опять эти слова.

Арлетт умолкла. Они не поняли, и она их не винила. Она прежде тоже этого не понимала. Будь человек другим, на свете больше не было бы преступлений. Быть одержимой бесами… «Я не знаю, существуют ли какие-то там бесы, — подумала она. — Возможно, в таковых нет необходимости. Самих людей более чем достаточно…»

— Я не совсем понял, — сказал Дэн, до тех пор отмалчивающийся в углу и подливающий бренди в крепкий кофе. — Парень сломался, когда узнал, кто вы, ведь так? Вот оно! Теперь мы знаем, что правы и в нашем замысле не было никакой ошибки. Стоило только дать ему легкого тычка — и у него сдали нервы. И другой тоже в этом участвовал. Речь идет не просто о пособничестве, а о соучастии. Мне думается, по закону это равная вина. Когда имеет место сговор, вина лежит на всех, и не имеет значения, кто держал пистолет. Что мы теперь будем делать? Я думаю, пойдем в полицию. У нас есть то, что нам нужно.

— Вздор, — сказала Хилари. — Это совершенно нам не поможет. Полиция не сдвинется с места. Они скажут, что нет никаких оснований для возбуждения дела. Если судить на основании того, что им известно, так это как раз мы вступили в сговор. Неужели вы не понимаете — нет никаких доказательств.

— Ох, не говори ерунду. Когда ты располагаешь признанием, не требуется никаких доказательств. Этот парень совершенно сломлен. Он в два счета все выложит полиции.

— Доказательство, полученное незаконным путем, — возразила Хилари. — Признание не принимается, потому что оно могло быть сделано под психологическим давлением. Люди сознаются в чем угодно, потому что испытывают смутное чувство вины и потребность быть наказанными. Стоит газетам сообщить об убийстве — и находятся психи всех разновидностей, сознающиеся в нем. Спросите Арлетт, что сказал бы ее муж.

— Я думаю, она права. Я слышала от него то же самое.

— Но если парень действительно виновен, и мы это знаем, должна быть какая-то доступная улика, теперь, когда полиция знает, где искать. Они бы ее отыскали. Должен же быть какой-то мотив, черт возьми! — посетовал Дэн.

— Откуда у тебя такая уверенность? — спросила Хилари.

— Да наверняка…

— Послушай, мы снова и снова к этому возвращаемся. Мотив. К примеру, они совершили что-то преступное, а он это обнаружил, вот они и заставили его замолчать. Тогда почему он не предпринял каких-то официальных шагов? Он был полицейским, знал все способы изобличить человека в преступлении. Однако же он ничего не сделал. Взгляните на факты. Он был убит. И по-прежнему нет ровным счетом ничего, объясняющего причину этого. Вы, как в тех детективных историях, отталкиваетесь от cui bono. Я совершенно убежден, что убийство было бессмысленным.

— Тогда какое у вас объяснение? Наркотики?

— Нечто патологическое. Люди просто убивают безо всякого мотива. Просто ради забавы. Или чтобы пощекотать себе нервы — разве вы не слышали, что сказала Арлетт? От склонности к извращениям. Совсем как охранники концентрационных лагерей. А когда их судили, половина получила оправдательные приговоры.

— Боюсь, это правда, — сказала Бейтс. — Люди порой просто подлы. Мне доводилось это видеть. Это случалось здесь, в Амстердаме, во время войны. Ныне мы говорим: ах, бедняги, они подвергались величайшему искушению или их развратили правители. Но тогда мы так не говорили. Мы видели только злодеев, которые убивали нас. И мы убивали их, когда могли. И не мучились угрызениями совести.

— Мы совсем увязли в метафизике, — сказал Дэн. — Это ничего не решит, мы можем и дальше разглагольствовать здесь и ничего не делать.

— Это верно, — неожиданно сказал Вилли. — Почему мы это затеяли? Потому что полиция так ни к чему и не пришла. А какие у нас теперь гарантии, что они что-то предпримут? Никаких. Как вы уже говорили, судебные психиатры будут неделя за неделей разводить говорильню, а этот тип выйдет сухим из воды. Так никуда не годится.

— Вот именно, — сказала Трикс. — Теперь все, кто совершает преступление, говорят, что они сумасшедшие, и им это сходит с рук.

— Но, черт побери, они действительно сумасшедшие. — Хилари тоже умела быть упрямой. — Нельзя же наказывать людей за то, что они сумасшедшие, это средневековье.

— Я не верю, что парень сумасшедший. Я его видел, — возразил Дэн, — а вы нет. Он действовал не как сумасшедший. Он действовал просто как виновный человек, боящийся разоблачения. Если ты сумасшедший, ты не боишься.

— Ну, возможно, тот, второй, — сумасшедший. Не похоже, что он напуган.

— Ну хорошо, допустим, он не в своем уме. Но это не сумасшествие в юридическом смысле, из-за которого могут признать невменяемым. Никто не может доказать, что он разгуливает себе, убивая людей. Вы никогда не изобличите его в этом. Ему даже алиби не требуется. С какой стати он должен предоставлять таковое? Он вовсе не обязан доказывать свою невиновность.