Николас Фрилинг - Опасные красавицы. На что способны блондинки

— А вы не думаете, что по-прежнему есть шанс их найти? — спросил Дик.

— Нет, нет, увы, никакой надежды. Я готов дать щедрое вознаграждение какому-нибудь честному мусорщику, который их вернет, но шансов никаких. На самом деле, если бы вы их нашли, я бы отдал их вам. Нам они больше ни к чему; я списал их на торговые убытки. Это не важно, потому что, строго между нами, Луи очень неплохо подзаработал на той керамике.

— Ну, по правде говоря…

— Как? Неужели вы их нашли? — проговорил Сент, сцепив руки в молитвенной позе.

— Я подумал, что это старье, раз их так бросили… я хочу сказать, был уверен, что вы ни за что не велели бы мне их выбросить, если бы они на что-то годились.

— Так вы их выбросили? — с грустью произнес Сент.

— Ну, вообще-то я подумал, что ремешок, возможно, стоит сохранить, он казался еще годным.

— Но, мой дорогой Дик, не томите меня дальше — они у вас?

— Ну да, вообще-то я не знаю, почему я до сих пор не упомянул об этом. Наверное, подумал, что вряд ли они на что-нибудь сгодились.

— Ну разве это не замечательно? Вы сохранили часы, мой дорогой Дик, и это такая удача, вещь — в полном порядке.

— Разве вы не хотите их забрать?

— Нет, нет, нет. Как я уже вам говорил, я списал их по бухгалтерским книгам. Не могу же я теперь их воскресить, ха-ха; налоговый инспектор заинтересуется — что за дела.

— Я хочу сказать, вы ведь не думаете, что я их украл?

— Да перестаньте, в самом деле, Дик, не будьте смешным: вы прекрасно знаете, что это невозможно. Нет, нет. Никаких фальшивых сантиментов, умоляю. Я только рад, что они не пропали понапрасну.

— Видите ли, я переживал из-за этого. Я хочу сказать — теперь я, конечно, понимаю. Но мне трудно было в этом разобраться.

Сент расхохотался:

— Ах, Дик, Дик, ей-богу, вы мне нравитесь. Нет, нет, не обижайтесь; я не хочу, чтобы это прозвучало саркастически или покровительственно. Но чтобы в вашем-то возрасте человек был настолько чувствительным и мнительным и в то же самое время настолько невинным… Я прекрасно знал, что вы прикарманили те часы. Не нужно так таращить глаза. Я спрашивал себя, куда я, черт возьми, их засунул, и понял: они наверняка попали в эти ящики с хламом. Я был готов их списать, а потом заметил, как виновато вы выглядели всякий раз, когда мы занимаемся часами: не то чтобы заливались краской, но смущались и начинали суетиться.

— Вы хотите сказать, что это было заметно? — потрясенно спросил Дик.

— Ну, конечно, я ведь торговец, друг мой, я научился пользоваться своими глазами. О чем я вам толкую — никогда не будьте бестактным, никогда не выказывайте нетерпения, никогда не язвите и не переходите на личности. Считается, что это забавно — отпускать замечания личного характера. Прямо-таки национальная черта. Без излишней услужливости, не улыбаясь сверх меры; ну, вы все это усваиваете. И конечно же вы приобретаете технические знания: как распознавать фарфор, серебро, хрусталь. Но научитесь видеть искусство — и вы научитесь видеть людей. Изучайте художника: почему он нарисовал это именно так? Чтобы угодить? Следуя моде? Или тут нечто большее? Нет, ну надо же! Представляю вас, волнующегося из-за этих часов, спрашивающего себя, а не украли ли вы их? Мучающегося — отдать ли часы обратно и что я на это скажу. Я действительно на какой-то момент спросил себя: а не притворитесь ли вы, что не знаете, о чем идет речь, если я о них упомяну. Мне очень приятно видеть, что я не ошибся. Ну же, друг мой, за работу. Работа, а потом игра. Как играть, вы пока тоже понятия не имеете. Но об этом кое-что узнаете, в ближайшие дни.

Наткнувшись на пару строчек, накорябанных в блокноте, Ван дер Вальк заинтересовался — что это такое? Прочел их и на какой-то момент задумался.

«Рассказ об украденных часах, якобы подброшенных, — так там было написано. — Почему пришел ко мне Р. Оддинга? Линденграхт. Работа по странному стечению обстоятельств, ничего осязаемого, но что-то такое чувствуется в атмос. не вполне чисто. Ищет ободрения, идет в такую даль. Могущество телевидения? Энергетический импульс, внезапное творческое озарение парня в его возрасте. Это мне пришло в голову?»

Как довольно часто с ним случалось, Ван дер Вальк сначала толком не разобрал, что все это означает. Он вспомнил эпизод, но запись была рассчитана на то, чтобы подвести его к какой-то другой идее. Да, конечно. Он потянулся за другим блокнотом, тем, где содержались записи для его диссертации, взъерошил волосы, зажег сигарету, протер очки и быстро написал:

«Заново учиться восприимчивости. Профессиональный полицейский сыщик начисто ее лишен, потому что он (а) перегружен работой; (б) слишком узкий специалист, то есть имеет дело только с отдельными фрагментами расследования; (в) его восприимчивость притупилась от повторов; г) см. (б), он — часть неповоротливой машины, винтик, безо всякого интереса или понимания по отношению к другим винтикам…

Теперь сопоставим с этим подход классического „частного детектива“ из художественной литературы: он — одиночка, имеющий в своем распоряжении все элементы. Его рабочее время и часы досуга неизменно используются для работы мысли и воображения, которую стимулируют трубки, скрипки, наркотики, как в случае с Ш. Холмсом, или шахматы и виски, как в случае с П. Марлоу. Абсолютно высосанный из пальца, потому что подобный типаж не обладает, не может обладать всеми элементами. Соответственно, автор идет на обман — приписывает человеку гораздо большие знания и мастерство, чем те, которыми он обладает. Отсюда механическая передача мозговых импульсов, порожденных опиумом или виски, и череда удачных совпадений: ему всегда удается оказаться на месте преступления, вместо того чтобы лежать в постели или сидеть в туалете, когда случается что-то захватывающее, что оправданно и необходимо в художественной литературе, но в жизни…

Тем не менее здесь заключен полезный урок. Восприимчивость, искусство анализа и синтеза незаменимы, и их нелегко приобрести на занятиях в полицейской школе. Вывод: подразделение, ведущее расследование уголовного дела, должно, вероятно, состоять из максимум четырех-пяти человек, каждый — с какими-то особо развитыми профессиональными навыками. Ср. с вымышленным Мегрэ. Лукас, пожилой, дотошный, хорошо подмечающий детали. Терпение, упорство; Жанвье, молодой, честолюбивый и обладающий хорошо развитым воображением; „маленький Лапуант“, чувствительный идеалист, невинный и добросердечный; Торренс — мускулы; и Лоньон, неутомимый труженик — это мудрая формула, сохраняющая свою действенность в ходе работы над пятьюдесятью книгами. Теперь обозначим малюсенькое гибкое компьютерное подразделение, способное механически производить все эти отнимающие столько времени сверки данных. Оно может дать механическую оценку, но не способно заменить основанного на чувствах человеческого понимания, никогда не сможет заменить Мегрэ! Нельзя исключать элемент „частного детектива“. Взять, к примеру, этого парня Дика, который является идеальным примером для частного сыска. Марлоу/Арчер мог бы заинтересоваться, если бы на тот момент у него не было более подходящего занятия. У существующих полицейских структур в любом случае отсутствовали бы интерес и возможности. Поскольку не было подано жалобы, никакая административная машина даже не пришла бы в движение. Вышеупомянутая ад/маш безнадежно неуклюжая и громоздкая».