Мэри Кубика - Моя малышка

– Хайди, – повторяю я.

И тут понимаю, в чем дело. Замечаю, как она прикладывает ребенка к груди. Моя жена никогда не причинит младенцу вреда, снова напоминаю я. Стою, будто прирос к месту, и пытаюсь разобраться, что здесь творилось, когда меня не было. И тут соображаю, в чем причина странного поведения Хайди. Как же раньше не догадался? Сердце замирает, дыхание перехватывает. Кидаюсь к жене, готовый выхватить малышку у нее из рук.

Но Хайди резко встает и крепко обхватывает девочку руками прежде, чем успеваю ее забрать. Вспоминаю родимое пятно на ноге у малышки. Хайди еще сказала, что «мы» должны серьезно подумать о том, чтобы удалить эту штуку. «Мы» – значит, она и я. Как будто речь идет о нашем ребенке. О нашей дочери.

Запоздало соображаю, что Хайди проявила к Уиллоу такой повышенный интерес и притащила их с младенцем в наш дом вовсе не потому, что была обеспокоена судьбой случайно встреченной на станции уличной девицы. Нет, Хайди интересовал именно ребенок. Перестаю беспокоиться из-за того, что Уиллоу – Клэр – вот-вот кинется на Хайди или на меня. Теперь опасаюсь, как бы жена не навредила девочке.

– Где Уиллоу? – повторяю я, замерев в футе-двух от нее и младенца. Хайди не отвечает. Снова спрашиваю: – Хайди, где Уиллоу?

Жена отвечает так тихо, что из-за детского плача почти невозможно разобрать слова. Приходится угадывать сказанное по губам.

– Ушла.

«Очнись, очнись, очнись», – мысленно умоляю жену. Может, она вчера выпила, и это лишь последствия похмелья? Не может же она всерьез…

– Ушла? – повторяю я, не столько для себя, сколько для Хайди, чтобы не утратила нить рассуждений. – Куда?

В голове проносятся десятки вариантов, один другого хуже.

Но Хайди молчит. Младенец вертится у нее на руках. Беру с подлокотника кресла одеяльце и протягиваю жене.

– Дай мне девочку, – прошу я.

Хайди мотает головой и испуганно пятится к окну, не заметив, что наступила на хвост одной из кошек.

Решаю предложить компромисс:

– Подержу Руби, а ты пока поправишь платье.

Неожиданно эти простые слова приводят Хайди в настоящую ярость. Добрые карие глаза неожиданно становятся свирепыми. Взгляд как у одержимой, лицо красное. И тут Хайди начинает, как безумная, выкрикивать какие-то бессвязные слова. Но стоит услышать «ребенок» и «Джулиэт», и все сразу становится на свои места. Хайди несколько раз повторила это имя – Джулиэт, Джулиэт, Джулиэт.

Жена обозлилась оттого, что я назвал девочку Руби. Хайди напоминает, что нашу дочь зовут Джулиэт. Вспоминаю присланную Мартином Миллером статью, думаю – нет, имя малышки не Джулиэт и не Руби… По-настоящему ее зовут Калла.

– Хайди, – начинаю я, – эта девочка…

– Джулиэт, – резко рявкает она, потом повышает голос: – Джулиэт!

Крики жены еще больше напугали ребенка, и девочка расплакалась сильнее. Почему-то имя Джулиэт кажется смутно знакомым, но не могу припомнить почему. С ним связано что-то давнее, полузабытое… Ах да. Хайди тогда лежала на больничной койке и горько рыдала. А потом, уже дома, изо всех сил сдерживая слезы, смывала контрацептивы в унитаз.

Теперь Хайди принялась обзывать меня. Говорит, что я лжец, убийца, вор. Знаю, что она вовсе так не думает и выкрикивает все это сгоряча. Но от злости Хайди слишком сильно сдавливает младенца, и Калла принимается выть, будто волк на луну. Хайди тоже плачет – слезы льются по щекам целыми потоками.

– Ты ошибаешься, – как можно мягче произношу я. Выходит, моя жена вообразила, будто эта девочка – тот самый ребенок, которого мы потеряли одиннадцать лет назад из-за ее болезни. Конечно, можно начать объяснять, почему этого никак не может быть, – Хайди сделали аборт, и даже если девочка была бы до сих пор жива, ей уже исполнилось бы одиннадцать лет, – но понимаю, что с этой женщиной разговаривать бесполезно. Не знаю, кто она такая, но не моя жена точно.

Делаю шаг вперед и протягиваю руки к ребенку. Хайди отпрянула. Мог бы просто отнять у нее младенца, но не решаюсь. Пугает ее безумный взгляд. Кто знает, на что она сейчас способна? Вдруг сделает ребенку что-то плохое? Она ведь сама не отдает себе отчета, что творит.

– Давай подержу дочку, – предлагаю я, чтобы задобрить и успокоить Хайди. – Хочу взять нашу Джулиэт на руки.

Теперь отчаянно жалею, что, когда жена потеряла ребенка, не утешал ее больше. Надо было послушаться врача и обратиться к психологу. И не только. Но Хайди не захотела. Сказала, все с ней в порядке. Заявила, что все понимает – это медицинское решение, и из-за опухоли беременность придется прервать. Однако на что не обратил внимание, так это на грусть и тоску в глазах жены, на отчаянное желание оставить ребенка. Тогда казалось, что со временем Хайди успокоится и думать забудет о пополнении в семействе.

Некоторое время жена молча смотрит на меня. Почти уверен, что сумею уговорить Хайди отдать девочку мне, если смогу убедить жену, что это необходимо сделать ради блага ребенка.

– Джулиэт пора кормить, – нежным, ласковым голосом произношу я. – Хайди, наша дочка проголодалась. Надо дать ей бутылочку.

Сам слышу, как умоляюще и отчаянно звучит мой голос. Но Хайди не поддается. Жена видит меня насквозь. Еще бы, кто знает меня лучше Хайди? Она проходит на кухню и принимается рыться в ящиках. Подхожу и беру Хайди за локоть, но она лишь с неожиданной силой отталкивает меня в сторону. Теряю равновесие и едва не падаю. А когда выпрямляюсь, вижу, что Хайди стоит посреди кухни со швейцарским армейским ножом в руке. Лезвие угрожающе направлено на меня.

Я должен был это предвидеть. Нельзя было допускать, чтобы дело зашло настолько далеко. Прокручиваю в уме последние несколько дней, пытаясь вспомнить, что упустил. Хайди явно требовалась помощь. Она буквально звала, кричала, а я не услышал. У нее какой-то срыв. Почему я не распознал сигналы раньше?

– Лучше отойди, Крис, – приказывает она.

Говорю себе, что у Хайди духу не хватит пырнуть меня ножом. Или хватит?.. Не знаю, а рисковать не хочу.

– Хайди, – шепотом произношу я.

Но жена снова выставляет вперед нож. Бросаю взгляд на часы. Скоро из школы вернется Зои. Нельзя, чтобы дочка это увидела. В кои-то веки прежде всего беспокоюсь не о себе, а о них – о Хайди, Зои, Калле.

Резко бросаюсь вперед и выбиваю из руки жены нож. Оружие падает на паркетный пол, прочертив по дубовой доске некрасивую царапину. Теперь она всегда будет напоминанием об этом дне. Оба кидаемся к ножу. Ребенок бьется на руках у Хайди, будто стараясь вырваться. Приступ ярости у жены проходит – теперь она разражается испуганным, усталым плачем. Бросаюсь на пол и на животе скольжу к ножу, вытянув вперед руки. Будто спортсмен, пытающийся взять сложный мяч.

Прежде чем вскочить на ноги, сжимая оружие в кулаке, Хайди несется по узкому коридору и вместе с младенцем запирается в спальне. Из-за двери слышно, как Хайди плачет. Бормочет что-то неразборчивое про младенцев, Джулиэт, Кэссиди и нашего соседа по этажу Грэма. Да, точно – можно позвать на помощь Грэма. Но бежать в соседнюю квартиру нет времени. Пытаюсь уговорить Хайди выйти.