Мишель Бюсси - Время – убийца

Дед наконец-то улыбнулся и спросил:

– Что особенного в этих дельфинах?

Я ждала чего угодно, только не этого! Попыталась объяснить, что почувствовала на «Арионе», когда нырнула и плавала с чудесными существами. Ему передалось мое волнение – при одной мысли о дельфинах у меня на глазах выступают слезы. Я искренна, и это видно.

– Скажи «да», дедуля, прошу тебя. Скажи «да» – и все, кого Наталь познакомит со своими любимцами, будут счастливы, он хочет поделиться сокровищем.

Черт, все пропало! Нельзя было ставить рядом слова «сокровище» и «поделиться». Дед заговорил, как седобородый мудрец, словно решил превратить мой дневник в колдовскую книгу:

– Понимаешь, девочка, с начала времен люди либо зарятся на сокровище, либо обладают им, либо охраняют – будь то женщина, алмаз, земля или магическая формула. Люди тоже бывают трех сортов: ревнивцы, эгоисты и хранители. Никто не делится сокровищем. Никто, Клотильда…

Сначала мне очень нравились дедулины рассуждения, но теперь меня укачало. Не в обиду ему будет сказано, не вижу особой разницы между эгоистами-собственниками и хранителями, не желающими делиться. Кассаню это знать необязательно, у меня есть идея, как заставить его реагировать.

– Как скажешь, дедушка. Но знаешь что? Ты, как и все корсиканцы, не любишь море. И дельфинов тоже не любишь. Не смотришь в ту сторону, на горизонт. Если бы корсиканцы и правда любили море, они не уступили бы его итальяшкам на яхтах.

Он засмеялся.

Последняя фраза была явно лишняя. Идиотская, зато теперь Кассаню не разозлится.

– Мне нравятся твои слова, Клотильда, но ты ошибаешься. Насчет корсиканцев и Средиземного моря. Я не всегда был пастухом. Пять лет служил в торговом флоте, три раза ходил в кругосветку…

Сработало!

Двести пятьдесят градусов. Кажется, я вижу заповедник Скандола [156]и бухту Жиролата, где скалы краснеют, а скопы строят на стенах бастиона гнезда, похожие на дозорные башни.

– Посмотри на Арканю, Клотильда. А теперь переведи взгляд на море и утесы Петра Кода. Самые высокие – не выше тридцати метров. Когда я был в твоем возрасте, все молодые корсиканцы – те самые, которые, по твоему мнению, боятся воды, – прыгали оттуда. Я был самым бесстрашным. Мой рекорд – двадцать четыре метра. С возрастом начал выбирать скалы пониже. Пятнадцать метров… Десять… Но я плаваю так часто, как могу, от утесов Петра Кода до Тюленьего Грота, а иногда и до Пунта Росса. Отказаться от моря все равно что отречься от своей молодости.

– Ну так соглашайся, дедуля, ради дельфинов, моей молодости, ради меня.

Он улыбнулся:

– Ты никогда не сдаешься, внучка? Из тебя выйдет хороший адвокат. Обещаю подумать. Дай мне немного времени. – Дед расхохотался во все горло, а потом покачал головой: – Все происходит слишком быстро. Женщины меняются и требуют права голоса. Дельфины тоже меняются и болтают с рыбаками. Не хочу, чтобы моя Корсика менялась так стремительно…

– Значит, да?

– Пока нет. Есть один момент, которого ты не коснулась, дорогая.

Тень креста падает на нас.

– Я не знаю, можно ли доверять этому Наталю Анжели.

– Ты получил ответ, дедуля, – пробормотал он сквозь зубы. – Получил. Но не тот, которого ждал.

21 августа 2016

– Ты пропустила рассвет, Клотильда, а в пятнадцать лет была ранней пташкой.

Кассаню сидел под семиметровым крестом, установленным на вершине Капу ди а Вета. Он напоминал паломника, дотащившего свой собственный крест до крыши мира, чтобы водрузить его, выкопать рядом яму и похоронить себя в ней.

Клотильда не ответила деду. Она пыталась отдышаться после четырехчасового восхождения на гору, изумляясь, как девяностолетний старик живым добрался до вершины. У нее сил совсем не осталось.

Она выдохлась и… разнервничалась! От красоты пейзажа замирало сердце, ветер разносил ароматы мастиковых деревьев, цедрата и диких фиг, но Клотильда не замечала ничего вокруг. Она мучилась вопросом, была вчера мать в пастушьей хижине или нет, и горько сожалела, что не решилась постучать в дверь, когда появился Франк и испортил волшебство момента.

Как Пальма могла выжить?

Есть всего три варианта.

Ее не было в «фуэго»…

23 августа 1989 года, садясь в машину, Клотильда видела отца за рулем, мать – на пассажирском месте и Николя на заднем сиденье. Они улыбались друг другу, разговаривали. Нет никаких сомнений – семья Идрисси уехала из Арканю в полном составе.

Ее мать вышла из «фуэго» до аварии…

Но машина не останавливалась, только слегка притормозила на спуске, а от овчарни до утесов Петра Кода всего несколько километров, и Клотильда не спала. Она хорошо помнила, как отец в последнюю секунду перед падением взял мать за руку…

Ее мать выжила…

Последняя гипотеза была единственно возможной, пусть даже «фуэго» трижды ударился о камни, убив трех пассажиров. Клотильде показали их изуродованные тела, но она была в шоковом состоянии и мало что понимала. Неужели мама жива? Мог ли врач «скорой помощи» сотворить чудо? Если да, зачем было объявлять ее погибшей? Вряд ли реаниматологи спасли пациентку и никому ничего не сказали… Даже дочери. С какой стати превращать девочку в сироту? Чтобы защитить мать? Получается, убить хотели именно Пальму? Бред! Клотильда перестала понимать, во что верить. Червоне соврал насчет Николя и обстоятельств аварии или сказал правду? Ее муж Франк ведет немыслимую двойную игру? Наталь действительно видел призрак матери? Что известно Кассаню? Кто с самого начала дергает за ниточки?

Поднимаясь к кресту, Клотильда вела себя как подросток, которого родители силой вытащили на прогулку: не расставалась с телефоном и пыталась дозвониться трем людям.

Франк не отвечал, так что Клотильде оставалось ругаться с автоответчиком.

С Наталем она поговорила, но «ловец грез» наотрез отказался присоединиться к ней на Капу ди а Вета. «Нет, Кло, исключено, я целый день на работе. У Аурелии сегодня ночное дежурство, так что вечером, если можешь и хочешь…»

Ладно, до вечера, мой рыцарь…

Клотильде показалось, что Наталь отказался из-за Кассаню. Да, ее пират не похож на бесстрашного горца, может, даже трусоват.

Бояться нечего. Дед выглядел вполне неплохо, но неизвестно, сможет он подняться на ноги после этой безумной эскапады или так и останется сидеть у креста.

На середине пути Клотильда сделала последний, самый неожиданный звонок, и ей сразу ответили на почти безупречном французском с едва различимым немецким акцентом.

– Клотильда Идрисси? Mein Gott [157], как неожиданно – снова слышать вас после стольких лет.

Странно, но Герман Шрайбер не слишком удивился звонку.