Джон Макдональд - Смерть в конце тоннеля

— Да, долларов на сто.

— Вам лучше связаться с вашей страховой компанией. К тому же дама ранена. Раз есть погибшие и разбитые автомобили, завтра сюда нагрянут оценщики. Народ будет требовать компенсаций. Не позволяйте им от вас отмахнуться.

— Когда машину можно будет забрать?

— Если мы с вами подпишем договор и я начну завтра, то не раньше вторника. Идет? Быстрее не получится.

— Мы согласны. Где здесь можно остановиться?

— Тут много хороших мотелей. Например, «Ночной ветер». Возможно, у них остались еще свободные номера. Вот телефон и телефонная книга. Это в полумиле к востоку, на правой стороне.

Джойс стала звонить, а Пол отправился выгружать вещи.

Машину поставили в глубине гаража. Двор был обнесен забором. Сгоревший «олдсмобил» стоял в углу двора, рядом — голубой «кадиллак».

— Смотрите, какая развалина, — сказал старший менеджер, кивая на «кадиллак». — За него теперь и трехсот долларов не дадут. Про «олдс» и говорить нечего.

— Что вы будете с ними делать?

— Обратимся в страховую компанию. Если оценщики решат, что они стоят больше, то пусть сами вывозят. Хотите, я подброшу вас до мотеля? Я заканчиваю через пять минут.

— Будем очень признательны, — поблагодарил Пол.

Когда он вернулся, неся два их чемодана, Джойс сказала, что в «Ночном ветре» им обещали номер на двоих.

В мотеле Пол объяснил женщине за стойкой, что случилось с их машиной, и сказал, что они останутся на трое суток. Номер оказался просторным и красивым.

Опершись на локоть, Пол сидел на кровати, курил и смотрел, как Джойс распаковывает чемоданы, развешивает одежду. Ее стройное тело стремительно летало туда-сюда, она напевала что-то себе под нос.

— Нога не болит? — спросил он.

— Ни капельки, дорогой.

Джойс стащила сандалию и, храбро согнув забинтованное колено, рассматривала на подошве пятно запекшейся крови. Потом сняла блузку и пошлепала в ванную в юбке и бюстгальтере, закрыв за собой дверь. Наблюдая за ней, Пол чувствовал, как внутри у него растет желание. Он хотел ее сильнее, острее и глубже, чем когда-либо раньше. Дрожащей рукой Пол поднес сигарету к губам для последней затяжки, перед тем как бросить ее в стеклянную пепельницу на тумбочке между двумя кроватями.

Выйдя из ванной, она мельком ему улыбнулась, села за туалетный столик и стала расчесывать густые темные волосы, держась очень прямо и сосредоточенно глядя в зеркало. Потом подняла руки над головой, и ее упругие груди с темными кружками сосков, светившиеся под белой нейлоновой ночной сорочкой, заколыхались вслед движениям щетки.

— Джойс, — позвал он хриплым, изменившимся голосом, и его густое эхо долго еще наполняло тишину.

Она быстро обернулась — щетка застыла в воздухе, темные волосы упали на лицо и обнаженные плечи. Джойс посмотрела на него долгим взглядом, полураскрыв губы и слегка улыбаясь, и затем положила щетку на столик. Пластик тихо цокнул о стекло. Она поднялась и медленно, опустив глаза и не глядя на Пола, приблизилась к нему. Он еще не мог ее коснуться, почувствовать ее, но был уже переполнен предвкушением ее тепла и покорности. В некотором роде это был ритуал.

Пол сидел на краю постели. Когда она подошла, по-прежнему потупившись, он схватил ее и крепко обнял. Ее прохладное тело стало теплеть в его руках.

Они любили друг друга в сизых сумерках, быстро и медленно, мощно и нежно, как будто после долгой разлуки. Они любили друг друга, пока не наступила ночь, и не стих шум машин за стеной, и грузовики не захрапели далеко на западе, и свет фонарей, проникавший сквозь жалюзи, прокравшись по потолку, не зажег искорки в ее широко открытых глазах.

Потом лежали рядом в темноте, в той особенной тишине, в которой плывет дым одной на двоих сигареты, успокаивается сердце и глубокий протяжный вздох внезапно замирает, будто всхлип.

— Говорят, так и бывает, — сказал он, — когда заглянешь в лицо смерти. После этого жизнь приобретает особый пикантный аромат.

— М-м-м, — протянула она.

— Знаешь, милая, я не перестаю себе удивляться. Вдруг я понял. Вдруг наступило прозрение. Это у меня! Перед глазами пронеслась вся жизнь.

— Хм…

— Теперь я знаю, что это такое. Со мной была такая штука. Астигматизм!!! Мое зрение было нерезким, как будто я смотрел на вещи одновременно с разных углов. Изображения накладывались друг на друга, все сливалось. Я никак не мог сфокусировать взгляд. Потом что-то произошло, что-то повернулось, и я стал хорошо видеть. Как будто мне поменяли очки.

— Хм-хм…

— А я и не знал, что мне нужны другие очки. Думал, что дерево — это такой зеленый стог, а оказалось, что у него есть отдельные листочки.

Он хотел затушить окурок, но она перехватила его руку и высосала последнюю затяжку.

— Боже, как я хочу есть. Я сейчас завою от голода.

Он тихо рассмеялся. Они оделись и пошли завтракать.

Дэвлин Джемисон проснулся ранним утром. Его разбудила энергичная медсестра, которая немедленно всунула ему под язык ледяной градусник, едва он открыл рот, чтобы произнести первое слово. Потом схватила его запястье и, глядя на часы и шевеля губами, стала считать пульс. Это была толстая смуглая женщина, безобразная и невозмутимая. Оставив его руку, она подошла к окну и раздвинула шторы. Через некоторое время взяла у него термометр, вернулась к окну, взглянула на него и стала энергично трясти.

По мере того как Дэв просыпался, он начинал чувствовать разнообразную по силе и характеру боль и скованность во всем теле. Однажды, во время высадки десанта, он в полном снаряжении и с карабином неудачно спрыгнул с платформы в лодку. Его ощущения на следующее утро были весьма похожи.

Джемисон вспомнил, что с ним было вчера. Увидел крушение синей машины, себя, летящего в тоннеле. Нет, он не хотел вспоминать. Из-за снотворного его голова была как будто полна стекловаты. Она скребла в горле, колола в глазах.

— Как мы себя чувствуем? — спросила медсестра.

— Не знаю, как вы, а я себя чувствую, как будто вчера попал под поезд.

— Врач осмотрит вас после завтрака, — сказала она и вышла.

Оставшись один, он огляделся. Комната была довольно милая. В окне виднелись ветка вяза и краешек зеленой лужайки. Джемисон с трудом откинул одеяло. Он был в короткой больничной рубашке. Перемежая молитвы, проклятия и стоны, Дэв спустил ноги на пол. Сторона тела, которую не скрывали бинты, была синего цвета. Грудь забинтована, один палец в гипсе. Собравшись с духом, он поднялся. При каждом движении его избитые мышцы издавали сухой скрип, грозя порваться. И тем не менее Дэв дошел до окна.

На лужайке стоял старый дом, бегал коричневый щенок, маленькая девочка каталась на трехколесном велосипеде. На крыльцо вышла женщина, посмотрела из-под ладони на девочку. Девочка развернула велосипед и скрылась за углом дома. Женщина ушла обратно.