Ирина Грин - Бог счастливого случая

– Гм, – донеслось вдруг до нее чье-то деликатное покашливание.

Оттолкнув Георгия и поправляя на груди платье, Катя обнаружила, что в лифте с ними находится соседка с пятого этажа, Братская, женщина лет сорока, изо всех сил старавшаяся выглядеть моложе.

– Извините! – прошептала Катя и отвернулась к стене. До пятого этажа в лифте висело гробовое молчание, но, стоило двери сомкнуться за спиной соседки, Георгий возобновил прерванные поцелуи с такой настойчивостью, что инцидент с Братской мгновенно улетучился у Кати из головы.

– Мне надо заплатить Коляну за то, что он меня подменяет, – как само собой разумеющееся сказал Георгий, застегивая «молнию» на джинсах.

Катя, все еще пребывавшая на небесах блаженства, шмякнулась на землю:

– Что?

– Что слышала, – огрызнулся Георгий.

Глаза его стали злыми-презлыми – не глаза, а две острые льдины.

– Сколько? – холодея от разочарования, спросила Катя.

– Пять, – и Георгий для большей доходчивости показал растопыренные пальцы.

– Чего – пять? Долларов?

– Зачем мне доллары? Пять тысяч рублей.

Кое-как прикрыв наготу простыней, Катя прямо по разбросанным в порыве страсти по полу вещам прошла в кухню, достала из шкатулки, в которой хранились их с Вениамином общие деньги на хозяйство, пять тысячных купюр и протянула Георгию:

– Возьми.

Он ушел, а она упала на кровать и разрыдалась так горько, как никогда в жизни. Ей хотелось, чтобы сердце разорвалось, освободив ее, таким образом, от необходимости жить дальше и пожинать плоды своего поступка. Но сердце выдержало, а плоды не замедлили появиться.

– Вы бы хоть дверь закрывали, любовнички! – скабрезно ухмыляясь, проговорила Братская, встретившись через пару дней с Катей в подъезде.

– Кому какое дело? – холодно спросила Катя. Уж с кем, с кем, а с Братской она вовсе не собиралась обсуждать вопросы морали.

– Думаю, мужу твоему не понравится, если он услышит вот это, – Братская порылась в сумочке, извлекла из нее диктофон, нажала на кнопку, и подъезд наполнился звуками любовной возни.

– Ты самый лучший, – услышала Катя свой голос, дрожащий, слабый, но все же узнаваемый.

– Что вы хотите от меня? – спросила Катя.

– Пять тысяч.

– У меня нет.

– Займи. Если завтра не принесешь, муж обо всем узнает.

В шкатулке оставалось только три тысячи, и Катя отнесла в ломбард золотое колечко, подаренное родителями на шестнадцатилетие, свою единственную ценную вещь.

Но на этом дело не закончилось. Через месяц Братская появилась снова. А потом опять. Кате приходилось крутиться ужом, чтобы скрыть от мужа серьезную течь в семейном бюджете. Через некоторое время дела на фирме, где он работал, пошатнулись, и его перевели на полставки. Вениамин стал злым и раздражительным. Катя могла бы ему рассказать о шантаже и таким образом немного поправить финансовое положение, но боялась остаться у разбитого корыта, то есть в комнате на восьмерых. Поэтому терпела. А еще у нее порой возникали подозрения, что Веня все-таки узнал о ее измене, отсюда и перемены в настроении. Мысль о том, что нужно признаться, все чаще и чаще приходила ей в голову. «Ну не убьет же он меня, в конце концов? – задавалась она вопросом и тут же сама себе отвечала: – Хуже, вышвырнет на улицу, словно нашкодившую собачонку, и – здравствуй, хостел! Как поживаешь, моя двухъярусная кровать?»

– Катя, мне нужно тебе кое-что сказать, – проговорил Вениамин однажды вечером, незадолго до убийства Братской. Он только вернулся с работы и, умывшись, сидел за столом в ожидании ужина. Ничего особого – отварная картошка, селедка – Катя сама солила, очень вкусно получалось, – зеленый лучок из баночек на окне.

Вениамин отправил в рот кусок селедки, и Катя с тревогой ждала, когда он прожует.

– Скажи, тебя когда-нибудь шантажировали? – спросил он наконец.

– Нет, – Катя затрясла головой, стараясь придать больше убедительности своему «нет».

– А меня шантажируют. Понимаешь, Катя, шантажируют! – Он словно просил ее разделить с ним тяжесть своего положения. – Потому и денег нет ни хрена! – Вениамин стукнул кулаком по столу.

А у Кати словно камень с души свалился. Значит, дело не в ней, и все будет как прежде.

– Соседка, знаешь, с четвертого этажа, дверь у нее на балкон захлопнулась. А на балконе – коляска с ребенком. Плачет. Ребенок орет. Одним словом, открыл я дверь. Она ребенку сразу сиську в рот, чтобы не орал. Мне бы уйти, а я засмотрелся как дурак. Сидит она на диване с этим ребенком, и такая красивая, просто икона Девы Марии – глаз не оторвать… – тут Веня посмотрел на Катю – обижается или нет. – Ребенок поел и заснул. А она пригласила меня чаю попить. Ну не отказываться же! Кать, ты не подумай, ничего не было, вот ей-богу… Только чай… И каким образом эта Братская прознала? У Машки муж ревнивый. Он бы не поверил, что ничего не было. Она рыдала, и я, дурак, повелся. И главное, Братская эта ненасытная такая, тварь, оказалась! По двадцатке в месяц ей отстегивал. А потом надоело. Признаюсь, думаю, тебе и пошлю ее подальше. И с мужем Машкиным поговорю. Потом. Ты ведь не бросишь меня, Кать?

– Живи! – Катя кивнула. – Ты мне в верности не клялся…

– А хочешь, поклянусь? Прямо завтра утром пойдем в ЗАГС, хочешь?

Но Катя не хотела. Жаркие объятия Георгия не прошли даром. Где-то в глубине души зародилась мечта о настоящей любви, которую она когда-нибудь обязательно встретит. Главное – верить в это, быть свободной и готовой поменять синицу в небе на прекрасного журавля. И пусть журавлиное счастье будет недолгим, главное, чтобы оно было.

– Так что не было у Вениамина мотива для убийства Братской. С ее крючка он соскочил… И потом Веня подслушал разговор полицейских. Один из них, врач, наверное…

– Судмедэксперт или эксперт-криминалист, – подсказала Ася.

– Да, наверное. Так вот. Они сказали, что, скорее всего, убийца – женщина. Удар был не очень сильный. Умерла она от потери крови. Венька тогда и подумал, что это его Дева Мария. Ее, кстати, так и зовут – Мария. Что Братская ее тоже шантажировала. Вот она и не выдержала. Потому и запил, что винил себя в смерти.

А у нее побольше, чем у Веньки, причин для убийства будет. Братская ей очень докучала. У Братской, кстати, тоже был любовник. Венька, когда пытался от нее избавиться, специально стал за ней следить. Мужчина такой – ничего приметного. Не высокий, не низкий. Вот только одет как-то странно. Я-то сама не видела, но Вениамин сказал, что одежда похожа на католического священника.

– Сутана, что ли? – спросила Ася.

– Не знаю, он как-то неопределенно выразился. Так вот, как только этот любовник к Братской приходил, начинали они черт знает чем заниматься. Музыка какая-то играла заунывная. Как дудочка у факира. Запах шел, будто свечи жгут ароматические. И топот, словно не вдвоем они, а толпа народу с ума сходит. И так час-полтора. Потом он уходил. Ребенок Марии от этих свистоплясок спать не мог, плакал. Она ходила ругаться с Братской, полицию грозилась вызвать. Но не вызвала. Только хозяйке Братской все время ходила жаловаться…