Ирина Грин - Бог счастливого случая

Оливер покачал головой. Ближайшие часы он планировал провести рядом со своим первым нейрохирургическим пациентом. Пекинская утка подождет до следующего раза.

За спиной у него раздалось саркастичное хмыканье, и, обернувшись, он обнаружил Баожэй Ли.

– Настоящую пекинскую утку можно попробовать только в Пекине. Здесь, в Сиднее, утка по-пекински скорее раскрученный бренд. Я как-то решила попробовать утку по-пекински в ресторане возле Дарлинг-парка. Так у них утка была без кожи. Представляете – утка по-пекински без кожи! Говорят, что по просьбам посетительниц, которые заботятся о фигуре! Это же смешно! На самом деле кожица у утки по-пекински тоненькая и хрупкая словно первый лед на реке Хуанхэ. А сама утка должна таять во рту… Нет, если хотите настоящую утку по-пекински…

Что-то неуловимо изменилось на острове. То ли вода стала плотнее, то ли небо опустилось ниже. Кажется, протяни руку – и коснешься ультрамариновой сини. Может, это знак?

Арнольд снова зашел в воду. Волна ласково лизнула икры. Почему-то эти прикосновения напомнили Марту. Ее руки, плечи, глаза… Он вдруг увидел ее глаза. Увидел так явственно, как не видел уже очень давно.

– Марта? – спросил он с недоверием. – Это ты?

И услышал родной голос:

– Да. Это я.

И тогда в Арнольде словно сорвалась какая-то пружина. Он нырнул в набегающую волну и поплыл вперед, изо всех сил помогая себе руками и ногами. Это не было похоже ни на один из стилей плавания. Скорее отчаянная попытка вырваться из опостылевшего замкнутого круга. Он плыл под водой до тех пор, пока в груди не стало тесно. Он будто стал частью океана, частью неотделимой, когда уже сложно понять, где заканчивается океан и начинается он, Арнольд Эдгертон. С каждым гребком становилось все темнее, и у самого дна солнечный свет исчез полностью. Эдгертона окружала ледяная тьма. Левая нога стукнулась обо что-то твердое и острое. Может быть, коралловое скопление или просто камень. За болью пришло осознание того, что это первая физическая боль, которую он ощутил с того самого момента, как оказался на острове. А в следующий момент он вспомнил другую боль. Боль, пронзившую левую часть головы, словно в висок вонзился огромный бур.

Приступы головной боли и раньше настигали Эдгертона-старшего, но этот оказался слишком сильным. В глазах потемнело. В ушах забили многотонные колокола. Из последних сил он распахнул дверь и позвал Мэрион.

Она услышала – по лестнице застучали каблучки, пальцы дочери коснулись его запястья.

– «Скорую», Мэрион, вызови «Скорую»! – прохрипел он, падая на колени. Дом перестал быть домом. Это была другая планета. Сила тяжести, в десятки раз превышающая земную, придавила Арнольда к ковру, высокий ворс стальной проволокой впился в щеку.

– Конечно, сейчас, – сказала она. Стащила с дивана плед, накрыла его. – Ты просто устал. Мне тебя не поднять… Полежи пока здесь, на полу, отдохни. Скоро приедет Лоуренс, и мы отвезем тебя к доктору Деррику. (Старина Деррик был их семейным врачом на протяжении последних пятидесяти лет.) Мэрион села в кресло, закинула ногу на ногу. Нога медленно покачивалась – вверх-вниз, – а вместе с ней туфля, соскочившая с пятки и державшаяся на кончиках пальцев.

– Что здесь происходит? – донесся до Арнольда голос Лайонела. – Мэрион, что с папой?

– С папой? Да он просто прилег отдохнуть, а я не могу дотащить его до кровати. В нашем роду мужчины все неподъемные, – отозвалась Мэрион, даже не дав себе труда подняться.

– А «Скорую»? Почему ты не вызвала «Скорую»?

– Я так переволновалась за него, что даже не вспомнила, что существует «Скорая». Думаю, лучше позвонить доктору Деррику.

– Он разве еще не умер?

– Эти старики такие живучие. Все по примеру нашего отца обзаводятся молоденькими шлюхами с малолетними выродками…

– Мэрион, я понимаю твою обиду. Но сделать уже ничего нельзя – отец женился, и вот-вот прибудет наша новая мать, желанная, как вода в ботинках…

– Заткнись, придурок! – заорала Мэрион, сделав резкое движение ногой. Туфля слетела с пальцев и, описав дугу, врезалась острым носком в голень Лайонела.

– Дура! – взвыл тот.

– Сам дурак! Был бы умнее, давно закончил свои опыты. Заработал бы кучу денег, и не нужно было бы жить под одной крышей с чокнутым папашей.

– Могла бы устроиться хоть на какую-нибудь работу…

– Ладно, – Мэрион встала, потрепала брата по плечу. – Беги за Дерриком.

Сунув ногу в туфлю, она снова уселась в кресло.

Вверх-вниз, вверх-вниз. В какой-то момент Арнольд понял, что никакая это не туфля. Это океан тихо плещется совсем рядом. Вверх-вниз. Боль исчезла, а вместо нее появилась женщина. Пенелопа. Пенни… И вот сейчас боль вернулась. А значит, он возвращается! Он живет! И Арнольд Эдгертон рванул к такому близкому небу… К жизни… К Марте…

Сон был тяжелым. Лина куда-то бежала, с трудом передвигая отказывавшиеся слушаться ноги. А потом вдруг наткнулась на невидимую преграду. Ударилась грудью, открыла глаза и застыла в ужасе: звук прикроватного монитора Арнольда застрял на одной ноте, зеленая линия, фиксирующая сердечные сокращения, струилась абсолютно прямым пунктиром. Остановка сердца! Лина выбежала в коридор.

– Помогите!

Навстречу уже спешила Дороти, разбуженная сигналом тревоги, поступившим на пункт мониторного наблюдения.

– Где Олли? – спросила она у Лины и недовольно скривилась, вспомнив, что та даже если и знает, ответить не сможет.

Дороти подбежала к Арнольду, попыталась отыскать пульс и отрицательно покачала головой.

Лина закусила губу. Асистолия. Ее медицинских познаний хватало на то, чтобы понять: это конец. В околомедицинских сериалах сейчас бы прибежала реанимационная бригада и с помощью дефибриллятора запустила остановившееся сердце. Но это только в кино. В жизни сердце можно запустить только при фибрилляции желудочков, когда оно еще живо. Не в этот раз.

В коридоре послышались шаги, и Лина с надеждой уставилась на дверь. Сейчас войдет Оливер, и случится чудо. Никогда она еще так не желала его появления, как в эту минуту. Но это был не Оливер. В палату вошел доктор Куин из кардиологии, находящейся этажом выше. Очевидно, его вызвала Дороти.

Подошел к больному, пощупал пульс, приподнял веко.

– Время смерти, – он поднес к глазам часы на запястье, – два часа десять минут.

Он ушел. Дороти накрыла Арнольда простыней.

– Пойдем? – позвала она Лину.

Та поняла, но медленно покачала головой. Ей некуда было идти.

Как же хотелось Асе пойти на концерт в нарядном платье! Да еще хоть что-нибудь сделать с волосами, которые, словно пропитавшись настроением хозяйки, повисли унылой паклей. Но неизвестный, присвоивший Асин кошелек, лишил ее этой маленькой радости, и в театр она явилась в джинсах и сером свитере с растянутой горловиной. Впрочем, белой вороной среди публики, наполнившей театральное фойе, она себя не почувствовала. Публика была самой что ни на есть демократичной. С дамами в декольтированных вечерних платьях и дорогих украшениях соседствовали женщины в деловых костюмах, очевидно, приехавшие прямо из офисов, девушки в нарядных блузках. Некоторые, как и Ася, были в джинсах.