Р Зиммерман - В смертельном трансе. Роман

— Да, — сказал я, помешивая кофе и думая, что, скорее всего, она покончила с собой, — кажется, во мнении Доусона сомневаться нечего.

Но даже если это самоубийство, остается масса вопросов, и главный из них: в чем его причина? И второй, конечно, — что послужило толчком? Шла ли она к этому моменту всю жизнь, дожидаясь подходящего случая, или произошла биохимическая реакция и Лиз угодила в депрессию, как в черную дыру? Конечно, меня это интересовало, но я с легкостью обошелся бы без ответов на эти вопросы. Тони, однако, без них не обойдется, и я окончательно решил для себя: всю оставшуюся жизнь ей будет легче, если она сумеет по кусочкам сложить жизнь сестры и понять, почему эта жизнь разрушилась. Поэтому я. спросил:

— Ты хочешь повидать Роба Тайлера?

Она улыбнулась. Посмотрела на меня и снова улыбнулась, потому что наши мысли всегда шли синхронно, — должно быть, мы этого не утратили.

— Надо бы, — сказала она и отпила добрый глоток кофе.

Тут я сообразил, что надо помолчать и позволить Тони соскользнуть в воспоминания о Лиз, погрузиться в них. Обстановка подходящая — неторопливая еда, ресторан, полный успокоительного шума. Куча адвокатов и биржевых маклеров, мужчин и женщин, сидят в своих конформистских костюмчиках и накачиваются кофеином.

После пирога я сказал Тони, что попробую дозвониться до этого парня, и пошел к туалетам, где был телефон. Позвонил в Колледж живописи и дизайна и спросил телефон Роба Тайлера. Мне тут же его дали, и я тут же набрал номер. Трубку подняли после третьего звонка.

— Роб Тайлер дома? — спросил я.

— Угу, он самый, — ответил хрипловатый бас — похоже, после хорошей поддачи. — Кому он нужен?

— Алекс Филлипс, друг Тони Доминго. Сестры Лиз. Тони приехала сюда из Чикаго и хотела бы с вами поговорить.

Долгая пауза.

— О чем?

Он совсем идиот, что ли?

— О Лиз. — По-видимому, от меня ждали объяснений, и я прибавил: — Тони просто хочет узнать кое-что. Какой была Лиз перед тем, как это случилось, была она в форме или нет. Понимаете, что-то в этом роде. И все. Она просто хочет понять, почему это произошло, почему Лиз убила себя. Тони спрашивает, могли бы вы с ней поговорить.

— Не-а. — Он похрипел, пофыркал и припечатал: — Мы с Лиз месяц как расстались, когда она прыгнула. Она меня достала. Понял? Она была не по мне, и я ничего о ней не знаю. — И добавил язвительно: — Мне некогда. — Затем бросил трубку.

Я тупо глядел на телефон, крикнул несколько раз: «Алло! Алло!» Поняв, что кричу в пустоту, пробормотал: «Ах ты, мудак» — и тоже положил трубку. Вернулся к столику; Тони посмотрела на меня своими карими глазами, выгнула брови дугой и спросила:

— Застал его?

— М-м… — Я пролез в кабинку. — Но этот кретин бросил трубку. Сказал, что порвал с Лиз за месяц до ее смерти и знать о ней не знает.

— Ах, вот как! — Тони секунду неподвижно смотрела в окно, затем повернулась ко мне и скомандовала: — Пошли.

Именно это мне всегда в ней нравилось. Отвага и решительность. И еще — находчивость. Она, должно быть, выдающийся врач. В их деле все это нужно — ее ум и все прочее.

Мы расплатились, я оставил потрясающие чаевые официантке — она и вправду напомнила мне мою бабушку, и, хотя я никогда бы не оставил сдачу моей бабульке, чтобы не оскорбить ее, мне захотелось сделать что-нибудь для официантки. Боюсь, что я опростоволосился. Может, у Питера использовали своих бабушек, как цыгане — своих детей. Чтоб подавали.

Теперь мы вдвоем направились к телефону у туалета и выудили телефонную книгу. В Миннеаполисе оказалось три Роберта Тайлера — один с известным нам телефонным номером. Здесь было его имя, телефон и единственное, что нас интересовало, — адрес.

— Южная Харриет-авеню, — сказал я. — Все сходится. Недалеко от Колледжа живописи и дизайна и рукой подать до дома Лиз.

— Прекрасно. Поехали, пока он дома.

У нас вновь появилась цель, и мы быстренько протопали к машине, съехали по спиральному пандусу на солнечную улицу, и минут через двадцать после того, как я говорил с Робом Тайлером и он меня послал, мы были на месте.

Дом, старое дощатое строение с крыльцом, казался вымершим. Мы с Тони пересекли заросший сорняками палисадник и поднялись на крыльцо. Дом оказался странно тихим. Я ожидал услышать вопли магнитофона, мощного и оглушительного, или, может, барабаны, оглушительные и идиотские. Но ничего такого не было — никто даже не отозвался на звонок, сколько я ни нажимал на кнопку.

— Эй, посмотри-ка, — Тони показала на почтовый ящик, черную обшарпанную штуковину на другой створке двери.

На ящике была фотография, приклеенная липкой лентой, видимо не раз отодранная и вновь прилепленная. Шестеро: две женщины и четыре парня с бритыми головами. Взгромоздились на старую тахту — сплошная масса ног, рук, кожаных курток, сапог. И, как у «обезьян» в шестидесятые годы, над ними знамя с надписью: «Эй-эй, мы — бритоголовые!»

Потрясающе. Выходит, наш Роб еще и неонацист?

— Этот, — сказала Тони, тыча пальцем в снимок. — Это он.

Я взглянул поближе: тощий угловатый малый с бритой головой и оттопыренными ушами.

— Вот уж красотун!..

Разглядывая фото, я испытывал чувство, deja vu — это уже было. Впрочем, разве такие парни не на одно лицо? Панки — такие же конформисты, как домашние хозяйки из предместий; и те и другие — пленники своих забавных стереотипов, однозначно диктующих им форму одежды.

Я еще раз нажал на кнопку звонка и не отпускал. Звонил, будто пришел снять показания счетчика, и наконец мы что-то услышали. Шаги. Кто-то приближался, отнюдь не спеша. Наконец дверь отворилась. За ней была женщина под тридцать, очень бледная, с черными, как сапожный крем, волосами длиной в дюйм, не больше; в правую ноздрю вдето четыре или, может, пять сережек. Я улыбнулся и спросил:

— Роб Тайлер дома?

— Кто, Роб?

Она была в грогги, словно поднялась после глубокого сна. Обследовала нас своими маленькими глазками, пожала плечами, отвернулась и захлопнула дверь. Я взглянул на Тони, молчаливо спрашивая; что это за дама?

Тони ответила вопросом:

— Что будем делать? Ждать?

— Хоть убей, не знаю…

Мы постояли, наверное, еще минуту. Я уже собрался опять звонить, но снова услышал шаги, и дверь отворилась второй раз. Роб Тайлер. Точь-в-точь как на фото, точь-в-точь как я его себе представлял. Тощее лицо, наголо бритая голова, круглая и гладкая. Борода слегка отросла — грубая черная щетина на щеках и подбородке. На нем была мятая черная рубашка с намалеванным на правом рукаве скелетом, черные джинсы в обтяжку и черные же поношенные матерчатые башмаки. Он уставился на нас; бледная женщина появилась у него за спиной и обняла его сзади.

— Привет, Роб, — сказала Тони.

Тайлер выглядел совершенно потерянным; он полуобернулся к женщине и спросил: