Р Зиммерман - В смертельном трансе. Роман

Древний «дастер» Тайлера было так же легко держать в поле зрения, как американца в московской толпе. Конечно, он вряд ли подозревал, что за ним следят, но я все равно не хотел себя рекламировать, и мы выехали со стоянки, когда Роб проехал весь квартал и свернул направо.

— Он свернул на север, — сказал я, — в той стороне квартира Лиз.

Харриет-авеню идет с юга на север, — впрочем, в Миннеаполисе все авеню идут с юга на север, а улицы — с востока на запад; так и живем внутри этой решетки. Я следовал за Тайлером, он повернул на запад, на Двадцать пятую улицу. Дом Лиз был рядом — два-три квартала на запад и один на юг, и я подумал: неужели у этого парня хватит наглости вернуться туда?

Он ехал не туда. Катил на запад до Линдэйл-авеню, там свернул на север. Куда же он направился, в бакалейную лавку? Неужто наша грандиозная затея тем и кончится? Нет. Я боялся этого, но знал, что этого не будет. В глубине души я был уверен, что охота ведет нас в самую суть — в сердцевину, к настоящей правде. Опасная тропа, я это понимал, но она вела к тайной, невидимой стороне жизни Тайлера.

— Куда он, к черту, едет? — спросила Тони.

— Кто его знает, — ответил я. Любопытство росло, сердце стучало, я был убежден, что очень скоро мы узнаем нечто важное для нас.

Я ехал так, чтобы нас разделяла пара машин; мы катили в полуденном автомобильном потоке по широкой авеню — здесь и там на ней сохранились вязы, сейчас они силились одеться листвой. Тайлер миновал сложную развязку вокруг 94-го шоссе, проехал мимо Центра искусств Уолкера, театра Гутри, Парка скульптур. Оставил позади Базилику, огромное каменное сооружение под медной крышей, — настоящая Европа, если бы не многорядное шоссе, проходившее почти у его задних дверей. Тайлер ехал не спеша, никого не обгоняя, в сторону Фермерского рынка. Я сбавил скорость, чтобы дать ему уйти вперед на этом широком отрезке дороги, и скоро он свернул направо. Теперь поедет вверх. Да, поехал направо, к центру, к его вздымающимся бетонным башням. Интересно. Я всегда говорил, что все дороги в Миннеаполисе ведут к Дейтону, огромному универсальному магазину, — приезжайте и купите все, что только захотите. Может, он направился туда за подарком ко Дню матери? Почему-то я не мог в это поверить и оказался прав — Тайлер свернул влево, оставив в стороне современные здания центра, и двинулся к полосе приземистых домов, обрамляющей центр.

— Смотри, сворачивает, — показала рукой Тони.

— Вижу. Держит к Пакгаузам. Может, у него там студия. — Я пытался логически рассудить, куда он может ехать. — Или студия какого-нибудь приятеля.

Район Пакгаузов. Здесь было полно старых строений из потемневшего кирпича; некогда в них помещались машины и прочее снаряжение водяных мельниц, обслуживающих бескрайнюю фермерскую страну, раскинувшуюся вокруг Двух Городов. В этих гигантских строениях с высоченными потолками, мощными балками и огромными окнами некогда кипела жизнь, бессчетное множество фермеров привозило сюда на помол чудовищное количество пшеницы. Теперь мельникам не нужно было ждать подъема воды в Миссисипи — пришло время тепловых двигателей, и район водяных мельниц пришел в упадок. Так что на исходе века Пакгаузы двинулись к новой жизни и обрели ее. Первыми сюда пришли художники и разместили в просторных залах студии и художественные галереи. За ними явились ловкачи; они превратили эту колоритную округу в скопище баров — для тех, кому надо подстегнуть половые гормоны.

Мы ехали к сохранившимся складам — дальним от центра города, за стадионом Тимбервулф, «Новым французским баром», новыми многоэтажными гаражами и железной дорогой. Эти пакгаузы еще ждали новой жизни. Некоторые почти заброшены, некоторые — совсем. Роб Тайлер вел машину к дому, который выглядел самым заброшенным. Увидев, что он въезжает во двор, я проехал на соседнюю улицу.

— Пошли, — сказал я, даже не пытаясь парковать машину в этом пустынном месте. — Прогуляемся.

Тони вышла первой. Я поспешил за ней, и мы свернули в проулок между домами, пошли вдоль полуразрушенной железнодорожной колеи. Некогда по ней подавали товарные вагоны. Ямы с черной водой, бурьян. И ржавый «дастер» Тайлера. В нем никого не было.

Тони не колебалась. Она ощущала то же, что я. Впереди — разгадка. Я уже видел, что никакой студии здесь быть не может. Все слишком мрачно, запущено, мертво. Творить в подобном месте нельзя. Обстановка не вдохновляет. Мы обогнули пакгауз, вышли на его зады, поднялись по широкой гнилой деревянной лестнице на разгрузочную эстакаду и оказались у огромных металлических полуоткрытых дверей. Тони взглянула на меня, вопросительно подняв брови. Я кивнул. Мы должны идти туда и должны вести себя аккуратно.

Из весеннего дня, почти безупречного, мы шагнули в темноту, окутавшую нас как огромная холодная туча. Внутри была лестница, которая шла не вверх, а вниз, в черный провал. Впереди еще одна дверь. Не хотелось спускаться в яму, и я потянул дверь на себя, но она открылась только на пару дюймов, дальше не пустила, цепь с висячим замком. Заперто изнутри. Вот дерьмо. Стало быть, Тайлер забрался вниз, под дом.

— Пойдем? — шепнул я и показал на черный провал.

— Конечно.

Я двинулся вниз, Тони за мной. Перила холодные, влажные, ржавые; бетонные ступени выкрошены. Могло показаться, что мы нарочно поднимаем шум, — подошвы скрипели на ступенях, словно оклеенных наждачной бумагой. Каждый звук эхом отражался от стен. С каждым шагом свет угасал, полумрак становился черным мраком. Пролет кончился, пошел второй — в обратном направлении; сразу стало еще темней. Куда мы лезем? Что там? Может быть, благопристойный зал репетиций рок-группы? Я слышал, они репетируют здесь, в утробах Пакгаузов. Может, наш Роб еще и музыкант? Ударник, ищущий уединения, чтобы колошматить себя по мозгам? Ну, нет. Наш Роб не может быть столь разнообразно одарен.

Ступени кончились, и мы уперлись в очередную дверь. Я уже потянулся к ней, как вдруг наверху послышались шаги. Я поднял голову. Кто-то шел вниз.

Тони потянула меня за локоть. Потянула и попятилась в чернильный мрак. Мы переступили через небольшой штабель досок и забились под лестницу, как крысы; спрятались от приближающихся людей. Их было двое, не меньше. Тони взяла меня за руку, я нашарил ее локоть и сжал. Да, точно, шли двое. Они не разговаривали, они уверенно шли вниз — над нашими головами. Когда они были на последних ступеньках, я обнял Тони и притянул к себе. Вот они здесь, в футе от нас. Темнота только казалась непроглядной, какой-то свет был — я различил два черных силуэта. Массивные, широкие, тяжелые. Мужчины.

Мы с Тони, едва дыша, вглядывались и слушали. Эти двое открыли тяжелую дверь и исчезли за ней. Невидимая пружина захлопнула дверь, и только тогда мы с Тони в первый раз шевельнулись. Я переступил через доски и вышел из-под лестницы; мы все еще держались за руки — нам нужно было что-то знакомое и теплое в этом странном холодном месте. Тут бы и повернуться и уйти наверх, к свету и безопасности. Но моя рука потянулась к ручке двери. Идти за ними. Узнать правду. Это связано с Лиз, с ее судьбой. Мы оба это знали, Тони и я.