Р Зиммерман - В смертельном трансе. Роман

Потрясающе!

— Но почему, ради всего святого, ты мне ничего не рассказывала?

— Потому что она взяла с меня слово не говорить! — Мэдди повернула ко мне сморщенное, красное, мокрое лицо, потянулась через стол, задела свою чашку, расплескав суп, и схватила меня за руку.

— Прости меня. Тони взяла с меня слово. Она говорила, что сама должна сказать тебе о себе и Лоре, это ее долг. Поэтому я молчала. Раз в год Тони ездила в Миннеаполис повидать Лиз, и каждый раз я спрашивала: «Ты видела Алекса? Он мечтает повидать тебя. Ты должна ему позвонить», а она так и не позвонила. Ох, Алекс, она была очень, очень к тебе привязана.

Я сжал ее руку, подтянул к себе ее кресло, поставил рядом с собой, потому что тоже стал плакать. Обнял. Мэдди, она прижалась ко мне. Я любил Тони как любовник, Мэдди любила ее как друг, и теперь Тони была мертва.

— Я это понял, — пробормотал я.

— Почему кому-то понадобилось ее убивать? — спросила сестра. — Почему? Она была такая прелесть, такая талантливая и… и добрая.

— Не знаю.

Я вспомнил похороны Тони в Чикаго. Ее родители оба были иссиня-бледные и не вымолвили ни слова. Потерять обеих дочерей! Отец выглядел и вел себя как человек, оглушенный лекарствами. Народу пришло много, церковь была переполнена. Но Лоры Коул не было. Я искал ее в толпе, даже спросил о ней — впустую.

— Хотел бы я знать, что случилось с Лорой? — сказал я. — Через месяц после смерти Тони я ей написал, и никакого ответа. Спустя пару месяцев опять написал, — письмо вернулось нераспечатанным.

Мэдди молчала — она думала. Теперь я понимал, почему она так настойчиво звала меня сюда и так хотела устроить этот сеанс. Так же, как я, она решила найти убийцу Тони — для суда и кары, для отмщения. Лора исчезла, и если расследованием не займемся мы, никто им не займется.

— Ты говорила с Тони потом? — спросил я. — После смерти Лиз ты говорила Тони, чтобы она ко мне зашла?

— По правде говоря — нет. — Мэдди немного отодвинулась, кашлянула и вытерла глаза. — Лиз хоронили в Чикаго. Я была на похоронах. И решила, что должна сказать тебе о дружбе с Тони и насчет Лиз, конечно. Но после похорон были поминки, вроде небольшого приема — как это называется? Тони подошла ко мне. Она была одна, у нее с Лорой были какие-то проблемы, и она сказала, что едет в Миннеаполис, чтобы вывезти вещи из квартиры Лиз. И обещала зайти к тебе. Я думаю, ей было тяжело тебя видеть, ты для нее олицетворял ту жизнь, которой она могла бы жить.

Да, верно, но теперь я понял, что это было невозможно.

— Вот она и зашла, — сказал я и снова вспомнил роковой день, когда внезапно завизжал звонок и она была тут как тут — женщина, которую я потерял так много лет назад.

В эту минуту распахнулась дверь буфетной и вошла Соланж; увидела, что мы держимся за руки, увидела наши мокрые глаза и едва тронутый суп. Замерла в растерянности, не зная, надо ли потихоньку уйти или притвориться, что ничего не заметила.

— Все в порядке, Соланж, — сказала Мэдди своим обычным высоким голосом и последний раз вытерла глаза. — Хочешь что-нибудь еще, Алекс? Еще супу?

— Спасибо, ничего не хочу.

Я съел всего пару ложек.

Прежде я не замечал, что у моей сестры два голоса: высокий, напряженный, которым она только что говорила с Соланж, и глубокий, неторопливый — так она говорила о Тони. В первом голосе слышалась сила, он как бы пытался воздействовать на окружающих, поднимался над ними и внушал, что все идет хорошо. Второй — внутренний голос Мэдди, истинный — как бы голос ее души; он показывал, что она чувствует на самом деле. К сожалению, я слишком хорошо знал, что ее каждодневным, нормальным голосом был первый; так она говорила почти всегда.

— Позовите, если что, — сказала Соланж и быстро выскользнула из столовой.

Когда она исчезла в глубинах кухни, буфетной или чего там еще, Мэдди продолжала говорить своим высоким голосом, обращаясь уже ко мне:

— Алекс, не возражаешь, если я дам Соланж и Альфреду выходной на завтра? Им никогда не удается съездить на материк вместе; один всегда остается со мной. Раз ты здесь, пусть они хоть один вечер проведут где-нибудь еще. Они могут поехать в Петоски или на остров Макинак, хотя, наверно, им хочется на материк и они выберут Петоски.

Конечно, нам будет чудесно — мне и Мэдди. Что здесь может случиться? Однако, услышав этот высокий голос, деланный, ненатуральный, я малость раздражился. Почему она так говорит со мной, своим братом? Может, по самой простой причине: пообещала им свободные сутки, не спросив у меня, и потому нервничает?

— Это будет прекрасно, — сказал я. — Ты же знаешь, я никуда не собираюсь.

— Ты прелесть.

Мэдди потянулась ко мне и чмокнула в щеку, но я уже знал — понял по высокой ноте в ее голосе, что дорогая сестра что-то утаивает от меня. Но что? И зачем?

— Ты поел как следует? — спросила она. — Хочешь еще что-нибудь?

— Не хочу, сыт, — легко соврал я, зная, что Мэдди не видит, как мало я съел. — Пойдем? У нас еще есть час-другой.

— Если ты готов к гипнозу, идем. Чем скорее доберемся до конца, тем лучше.

— Точно.

Так что мы оставили еду и двинулись к лифту, чтобы подняться в магический зал, к новому путешествию в прошлое. Я мог только гадать, о чем Мэдди умалчивает. Меня ждет что-то весьма неприятное, вроде падения с лестницы — башкой по ступенькам. Что еще Мэдди знает о Тони? Или, может быть, о Лиз? Может быть, она что-то вызнала на похоронах Лиз и держит в секрете, потому что я сам должен это раскрыть?

Да, это вполне возможно.

Транс накрыл меня быстро; наверно, потому, что я рвался в прошлое. Стоило мне лечь в кресло, глубоко вдохнуть и закатить глаза, как он пришел. Накатился. Скорее бы уйти от рассказа Мэдди о ее дружбе с Тони и вернуться к самой Тони. Мэдди продолжала свои гипнотические игры, свои песни-заклинания насчет дыхания, легкости и считала до десяти. Но мне это было не нужно. Не требовалось никакой взлетной площадки. Я был уже там и сказал об этом Мэдди — прервал ее, попросил замолчать; мне было чем заняться и что узнать.

— Превосходно, — проговорила она из своего маленького, печального, самодостаточного мирка. — Продолжаем. Было раннее утро…

Да, я знаю. Это моя история. Поздней ночью, или под самое утро, я тихонько встал, нашел одеяло, чтобы укрыть Тони, укрыл, пробрался в спальню и заполз на кровать. Я был совсем подавлен, даже тогда, среди ночи.

Утром, на кухне, я рассказал об этом Тони. Стоя к ней спиной, я готовил кофе.

— Я все думаю и думаю, как было бы хорошо, если бы ты мне тогда все объяснила, — сказал я, заливая воду в кофеварку.

— Должна была, верно, но мне самой было так трудно, что я подумала, ты этого не вынесешь.

Я посмотрел на нее — сидит на табурете, грива откинута назад, лицо светится надеждой, нежный рот улыбается. Красивая, теплая, как всегда. Злиться на нее невозможно.