Мэриэл Адамс - Слишком острая пицца: История четвертая

— Да никто всерьез и не рассматривает этот вариант, — попыталась я его успокоить.

— Тогда почему меня к тебе не пустили? — еще больше возмутился он.

— Пустая формальность — меня продержали там всего три дня, — улыбнулась я, пытаясь показать, что действительно ничего особенного не произошло.

— Три дня! Не три, а пять. Три дня тебя только под капельницей держали! Да я с ума тут сходил!

— Ты преувеличиваешь… — примирительно проговорила я, но мне было приятно.

— А полиция что-нибудь уже знает? По крайней мере, пора уже выяснить, кто доставил заказ.

— Я жду комиссара Катлера с минуты на минуту.

Вскоре мы действительно знали все, что удалось установить официальному следствию.

— Как вы себя чувствуете, коллега? — поинтересовался комиссар, входя в мой кабинет.

— Замечательно, комиссар, словно только что появилась на свет, — бодро ответила я.

— Рад это слышать. Ну а нам уже удалось кое-что выяснить. Правда, того, кто покушался на вашу жизнь, мы пока еще не нашли.

— Я все же думаю, что покушались не на мою жизнь. Вот и Дэвид так считает…

— Это, конечно, здравое суждение, но пока мы рассматриваем все возможные варианты.

— Судя по всему, даже фантастические, — проворчал Дэвид. — А можно узнать то, что уже считается фактами?

— Можно, но их не так уж много. Пиццу доставлял некий Тони Фатмер, студент-математик, подрабатывающий в пиццерии во время каникул. Он действительно мог перепутать заказы, так как его ящик, в который были сложены коробки, оказался плохо закрепленным на багажнике его мотороллера. Когда парень резко затормозил, ящик упал, и коробки рассыпались. Тони не мог с уверенностью сказать, что после этого уложил их в прежнем порядке — по списку с адресами, выданными ему для развозки.

— И часто они путают заказы? — спросила я.

— Ошибки случались и раньше, и по разным другим причинам. Иногда клиенты жаловались, но это были мелкие неприятности. Клиенту делали подарочную пиццу по персональному заказу, и обычно этого хватало, чтобы закрыть проблему.

— Я так понимаю, выяснилось еще что-то интересное?

— Сравнительно легко удалось установить, по какому адресу должны были доставить очень острую, с большим количеством приправ пиццу, — продолжил свой рассказ Эрик Катлер.

И тут меня ждал сюрприз. Адрес мне, конечно, ни о чем не сказал, но имя было хорошо знакомо. Потенциальной жертвой покушения мог оказаться Роберт Гретт, художник издательской фирмы «Папирус»!

— Ты знаешь его? — среагировал Дэвид на мое удивление.

Мне придется рассказать о событиях, вспоминать которые не очень хочется. Поскольку они откроют читателю страшную тайну. Мэриэл Адамс тоже когда-то была юной идиоткой, мечтающей об идеальной любви и прекрасном принце. Все это произошло очень давно, во всяком случае, если опираться на мое ощущение времени. Я только что окончила школу, мои планы на будущее практически не определились. Я понимала, что нужно учиться, чтобы получить профессию и обеспечить, таким образом, себе независимость, без которой, как известно, нет ни материального благополучия, ни самоуважения. Так меня приучили думать родители, и пока я не вижу доказательств их неправоты. Но сам процесс обучения мне порядком надоел. Мне было семнадцать, и этим тоже сказано если не все, то многое.

Именно тогда в моей жизни появился ОН в лице гениального художника Роберта Гретта. Конечно, гениального! В моем представлении любой человек, сумевший при помощи красок изобразить на холсте нечто более сложное, чем оконная рама, гениален. Впрочем, это был именно художник, потому что коварное чувство настигло меня в картинной галерее. Если бы в этот момент я находилась в концертном зале, на его месте вполне мог оказаться музыкант. Мне вообще присущ трепет и преклонение перед талантом, видимо, потому, что сама я не способна ни нарисовать упомянутую выше оконную раму, ни воспроизвести мелодию сложнее классического шедевра типа «В лесу родилась елочка».

Мы познакомились с Робби на выставке его работ. Он скучал, рассматривая редких посетителей, блуждавших по выставочному залу. Тут его взгляд, видимо, и наткнулся на трех девчонок, которые стояли у одной из картин. Потом Робби говорил мне, как поразился тому, что мы выделили лучшую картину. Сейчас я знаю, что это был обычный треп, но тогда я была польщена, причем значительно больше подруг. Думаю, поэтому я и стала главной жертвой. Возможно, жертва — слишком громко сказано, но по сути того, что произошло позднее, верно. Если вы ждете душещипательной истории о совращении юной девственницы, то мне придется вас разочаровать. Мы погуляли по вечернему городу, поговорили о живописи, о жизни, о любви. Вечер был прекрасным и незабываемым. Потом Робби написал мне несколько писем, трогательных и романтичных. Жил он не в Сент-Ривере. До настоящего свидания дело не дошло, так как мои наивные и весьма эмоциональные письма попали в руки жены героя моих грез. Письмо, которое я получила от Эммы Гретт, трудно назвать примером изящной словесности. Впрочем, сейчас я бы отнесла его к разряду учебной литературы, так как оно отучило меня раз и навсегда верить в слова, сказанные искренним и задушевным тоном.

Воспоминания пронеслись в моей голове легким ураганом, и тут я поняла, что Дэвид меня о чем-то спросил и, видимо, ждет ответа.

— Мне показалось знакомым это имя, — слукавила я.

— Мы уже знаем об этом господине кое-что, и не только в связи с этой кулинарной историей. Он допрошен полицией совсем по другому делу, — неожиданно сообщил комиссар. — Но это покушение заставляет меня переосмыслить наши факты и выводы из них.

— Может, я могу кое-что узнать от вас? Или это закрытая информация? — на всякий случай поинтересовалась я.

— При других обстоятельствах в интересах следствия… Но вас можно считать потерпевшей, да и ваш друг уже многое знает, ведь об этом случае писали газеты.

— То-то мне имя показалось знакомым! Конечно, это художник, которого подозревают в убийстве фотомодели! Так, комиссар? — тут же воскликнул Дэвид.

— Обвинение ему не предъявлено, но факты не в его пользу, — осторожно заметил Эрик Катлер.

— Тогда я хотела бы знать факты, тем более что, по-видимому, они неизвестны только мне.

— И всем остальным оригиналам, которые не читают газеты, — съязвил Дэвид.

Гениального художника, судя по всему, из Робби не получилось. Во всяком случае, кроме меня, никто его таковым не признал. Поэтому ради хлеба насущного Гретт занимался вещами вполне приземленными и, слава Богу, полезными. Он разрабатывал дизайны рекламных кампаний. Нужно сказать, что в этом деле он был даже по-своему знаменит.