Мария Амор - Дар шаха

Воронин допил чай, поставил стакан.

– Хаджи-Сораб, сколько я вам должен?

– Нисколько, для меня одно удовольствие угостить такого уважаемого человека, как вы, дженаб а-доктор!

– Мерси, хаджи-Сораб, я очень тронут. Позвольте и мне отдарить вас за щедрость.

Прожив в Персии больше трех лет, Воронин знал, что оставаться уважаемым человеком можно, только отвечая на чужую щедрость еще большей собственной. Он выложил на прилавок мятую, растрепанную, уже напоминающую тряпочку банкноту. На пороге спросил:

– А как я пройду к лавке Наиба Мансура?

– Да зачем вам Наиб Мансур? Огаи-Мансур вам уже ничем не поможет, он уже сам себе помочь не в силах.

– Так это Наиба Мансура пришли арестовать?

– Его, его, – вздохнул хаджи-Сораб. – Возвели напраслину на богобоязненного правоверного – якобы он продавал оружие бандитам и мятежникам. У бандитов и мятежников своих ружей полно. Огаи-Мансур приличным людям продавал, чтобы им было чем от бандитов и мятежников защищаться.

Не дослушав, Александр бросился туда, куда текла толпа. Однажды он видел, как на главной площади наказывали битьем по пяткам: несчастного привязали к скамье, а потом палач со свистом и отмахом бил по ступням камышовой тростью. После нескольких ударов можно было на всю жизнь остаться инвалидом. Потеряна надежда, что Мансур скажет правду. Теперь несчастный не решится признаться, что метелочку продал, не то что берданку.

Толпа вынесла Александра к лавке оружейника. Ясно, он опоздал. Четверо жандармов уже выводили из дверей толстого торговца в длинном кафтане и феске. Руки посеревшего от страха Наиба были связаны за спиной, а сам он во весь голос молился. Собравшиеся вокруг глухо ворчали, раздавались отдельные возмущенные крики. Перед вооруженными жандармами любопытные расступались неохотно.

Что теперь делать? Как заставить торговца сказать о том, за что его собираются наказывать? Оставался один способ.

Воронин повернулся и, энергично работая локтями, принялся прокладывать себе дорогу к выходу. Покинул рынок и почти бегом помчался к Голестану.

Наверное, стража и приближенные султана решили, что лейб-медику стало известно о серьезном недомогании их повелителя, когда Воронин в неурочный час появился во дворце и потребовал аудиенции у его императорского величества. Поскольку доктор наотрез отказался сообщить, в чем дело, дежурный шах-заде был вынужден доложить Ахмад-шаху о внезапном прибытии лекаря.

Султан принял Воронина в маленьком кабинете, отделанном мозаиками и изразцами. Двадцатидвухлетний, толстый, с гладковыбритым лицом, в длинном халате, без ливня алмазов и блеска бесчисленных орденов, Ахмад-шах выглядел упитанным, несоразмерно большим и обиженным мальчиком.

– Я как раз собирался послать за вами, доктор. Что-то не в порядке с моими анализами, да? Я так и знал. Я недаром так ужасно себя чувствовал! Это сердце, правда? Или все-таки печень?

– Ваше императорское величество, именно потому, что я знал, что вы волнуетесь, я хотел как можно быстрее сообщить, что все ваши анализы в норме. Вам не нужен никакой врач, уверяю вас. – Если честно, здоровье шаха никуда не годилось, но медицина была бессильна ему помочь, а сейчас следовало заставить ипохондрика сосредоточиться на событиях более опасных для него, чем хвори. – Сир, я только что был на Большом базаре. Город кипит.

– О каком здоровье вы говорите, доктор, – шах обиделся, – я едва жив. Артрит полностью замучил, а теперь еще и в боку колет. Вот тут.

– Немедленно прикажу аптекарю приготовить болеутоляющее. Но позвольте сообщить мои новости, они не терпят отлагательства. Торговца оружием Наиба Мансура приговорили к битью по пяткам, и приговор возмутил город. Ради общественного спокойствия умоляю вас проявить милосердие.

Александр поставил себе за правило никогда ни о чем не просить своего августейшего пациента, но в данном случае черт с ней, с этой щепетильностью. В конце концов, судя по настроению толпы, помилование торговца для самого шаха полезнее не меньше, чем для Наиба.

– Разве это несправедливый приговор? Почему я должен вмешиваться?

Шах говорил со своим русским врачом по-английски, и европейский язык невольно заставлял его быть европейским джентльменом, а не восточным самодержцем.

Воронин склонил голову.

– Молю вас не о справедливости, а о милосердии, которое выше справедливости. А в этом случае оно оказалось бы и дальновиднее. Город на грани восстания. Клирики поддерживают базар. Ваше великодушное помилование одного из самых влиятельных торговцев утихомирит народ.

– Это не ваша забота, доктор. И, если честно, не моя. Я не вмешиваюсь в судопроизводство и в деятельность моего правительства. Для этого у меня есть министры и Казачья бригада. Вся чернь Тегерана не устоит против пушек и пулеметов.

Еще совсем недавно Воронин сам жил подобным образом, ни во что не вмешиваясь. Это снимало с него всякую ответственность за происходящее. Но с тех пор как он начал искать убийцу, ему больше не удавалось оставаться в стороне. Он прижал руки к сердцу и принялся настаивать упорнее, чем позволял этикет:

– Сир, я покорнейше прошу помиловать Наиба Мансура, поскольку он единственный, кто способен дать показания, необходимые, чтобы найти убийцу полковника Турова.

– О да, полковник Туров, какая неприятность. – Шах скис, толстые руки растерянно зашарили по подлокотникам. – Очень печальное событие. Теперь мне не дают покоя с новым назначением. Этот коммунист Рихтер от имени советского правительства уже давно требовал расформировать бригаду, а с тех пор как убили полковника, просто засыпал мою канцелярию какими-то наглыми депешами. Я из-за этого всего ночами не сплю, доктор.

– Да, я позабочусь, чтобы вам приготовили снотворное. – Поколебался, но все же сказал: – Сир, касательно назначения, надеюсь, вам доложили, что на месте убийства нашли газырь сертипа Реза-хана. Офицерами в бригаде должны быть люди, которым вы целиком доверяете.

Шах покрутил стоящий на секретере глобус. Континенты и океаны на нем были сделаны из инкрустированных драгоценных камней, а льды полюсов – из жемчуга.

– Я никому не доверяю. Но англичане поддерживают Реза-хана, а я не собираюсь с ними ссориться. Если здесь произойдет то же, что в России, я смогу рассчитывать только на Лондон.

Султан упер толстый палец в маленький изумрудный остров. Человек, который готовится к поражению тщательнее, чем к победе, вряд ли победит.

– Ваше императорское величество, показания Наиба Мансура могут пролить свет на убийство Турова.

Ахмад-шах нахмурился:

– Какая-то у вас прямо одержимость этим Туровым. И это в то время, когда у вашего пациента пищеварение никуда не годится.