Мария Амор - Дар шаха

– А почему ты смолчал?

– Я этого не заметил.

– Тогда откуда ты знаешь, что это он?

– Ты же сама сказала это комиссару!

– Боже мой, да я была готова сказать что угодно. Я даже заявила, что я невеста Стефанополуса!

– Хм. Но я-то точно знал, что мои карманы были пусты, когда я выходил из церкви. После этого меня обнимала только Вера Ильинична, а сразу вслед за ней Стефанополус. Мне гораздо приятнее подозревать Стефанополуса, чем будущую тещу.

– Твое счастье, что Низами-ага поверил мне. Сам ты вряд ли кого-нибудь убедил бы.

– Да, ты ужасный молодец, что пришла в назмие.

– Сначала я пришла к генералу Денстервилю. Он был сама британская учтивость. Интересовался моей семьей и вообще… мной. Но хлопотать о твоем освобождении отказался. Сказал, что это, мол, вопрос иранского правосудия и он не может вмешиваться.

– У британского генерала не было никакой причины пересматривать такое удобное для него предположение, что убийца – русский врач, а не его протеже.

– Тогда я пошла к самому Реза-хану, и Реза-хан меня выслушал. Сказал: «Вы понимаете, что до сих пор многие полагали, что убийца – это я?» Я поняла, что он хочет тебе помочь, но по понятным причинам опасается оказаться на твоем месте. Я сказала: «Сертип, я могу доказать, что это не вы». И призналась, что это доктор Стефанополус подложил тебе в карман эту улику.

Александр смахнул волосы со лба.

– Так ты видела, как он это сделал, или нет?

– Я это знала.

– Ты не могла этого знать, если не видела!

Елена вздохнула и проговорила терпеливо, будто растолковывала что-то очевидное малому ребенку:

– А ты сам видел, кто убил Турова?

– Конечно нет.

– Но тем не менее ты же знаешь, кто убийца? – Поправила низкий узел волос, добавила: – Наверное, мне придется коротко подстричься.

Александр потряс головой, запутавшись в цепи умозаключений:

– А это каким образом вытекает из всего сказанного?

– Прямо не вытекает, – подумав, призналась Елена. – Но человек, который умеет так хорошо, как ты, разгадывать путаные случаи, наверняка поймет, что это диктует мода на шапочки клош. Они хорошо садятся только на гладкие головки.

Воронин помолчал, потом покрутил головой:

– Да. Перед такой логикой я сдаюсь.

– Между прочим, мужская логика привела тебя в тюрьму, и там ты с ней и остался бы, если бы не я.

– Я действительно догадался только в тюрьме. В камере у меня оказалось много времени для размышлений, и я наконец сообразил, что в утро после убийства Реза-хан видел в городе целого и невредимого Петю, а вовсе не Рихтера. Он просто путал их.

– Как их можно спутать? Петя – такой милый мальчик, а этот Карл – отвратный тип!

– Удивительно, как красят мужчину даже дрянные стихи. Петру двадцать семь, и, объективно говоря, он не только не милый, но давно уже не мальчик. Они оба с Рихтером долговязые, бородатые, очкастые, русоволосые. Оба обожают рядиться во всякие тренчи и гимнастерки. И Реза-хан метко подметил: оба вышагивают, как аисты.

– Не нравится тебе Петя. Понятно: он и стихи пишет, и пылок, и романтик, вон Персеполис собирается откапывать. Смысл жизни твердо ведает. Мечтает о светлом будущем для всего человечества. А ты шаху клизмы ставишь.

– Хм, особо сильных чувств к Петруше я не питаю, но вообще ты права, я революционеров не люблю, даже комнатных теоретиков. А вот шаха я больше не лечу. Хватит.

Елена надкусила миндальное пирожное, вздохнула:

– Несчастный Йоргус Стефанополус. – Воронин удивленно поднял брови. – Да, мне его жаль. Он был, не знаю, потешный, нелепый. Маленький, кругленький, чванливый. А из-за страсти оказался способен на безумства!

– На безумства из-за страсти покамест оказался способен только я.

– Ты? На какие еще безумства? – Елена полюбовалась блестящим обручальным колечком на правой руке. – Это был твой самый разумный поступок за последнее время. А Стефанополус жизнью поплатился. Так что произошло после того, как я ушла из назмие?

– Мы поспешили к Рихтеру. Жандармам оставалось лишь убедиться, что он ранен, недаром уже несколько дней нигде не показывался. Но в его доме мы обнаружили только труп.

– Вот этого я тоже не понимаю. Зачем ему было убивать его?

– Чтобы он его не выдал. Или из мести за то, что доктор нарушил их план. Рихтеру это наверняка не понравилось. Если бы Йоргус выполнил указания Рихтера до конца, сертип не смог бы полностью обелить себя. Не знаю, рискнули бы судить Реза-хана, но казаки вряд ли бы стали беспрекословно слушаться человека, замаранного подозрением в убийстве Турова. Но из-за ревности Стефанополуса весь план Рихтера рухнул. И Рихтер наверняка опасался, что вышедший из повиновения сообщник попытается спасти себя, а значит, выдаст его полиции. Как бы там ни было, Стефанополус явился к Рихтеру, и между ними случилась ссора. Карл-Николай застрелил Джорджа-Йоргуса все из той же берданки и бежал из Тегерана. И берданка оказалась та самая, которую Наиб продал Рихтеру, – со слабой боевой пружиной. В его квартире мы нашли только окровавленные бинты, а среди его бумаг обнаружили карту с отмеченным последним маршрутом Ивана Коломийцева.

– Думаешь, Рихтер вернулся в Россию?

– Вряд ли. Там над ним висела бы угроза разоблачения гибели Коломийцева. Но он мог сбежать в Германию, например.

– Так его никогда не поймают?

– Боюсь, теперь уже не поймают. Персидское правосудие довольно беспомощно, а больше ни у кого нет особых резонов мстить за смерть Турова. Зато я слышал, что новое правительство чуть ли не первым делом постаралось улучшить отношения Ирана и России. Теперь в Тегеран прибудет полномочный советский посол. Постараюсь через него узнать что-то о матери.

– Ты помиришься с ней?

– Не знаю. По крайней мере, я перестал видеть в ней шекспировскую Гертруду. Мне стало жаль ее. После расстрела отца ей наверняка нелегко пришлось, иначе бы она не вышла замуж за такого человека. Вряд ли мы когда-нибудь увидимся, но я хотел бы знать, что она жива и здорова.

– Я рада, что ты ее простил. Но ужасно думать, что Рихтер так и останется безнаказанным.

– Мне тоже. Но тут уж ничего не поделаешь.

Елена задумалась. Александру хотелось надеяться, что она в эту минуту размышляет о настойчивости, уме и прозорливости своего жениха. Наконец она подняла на него влюбленные глаза:

– Саша, как ты думаешь, англичанки буду покупать мои шляпки?

– Э-э. Только если ты будешь их продавать.

– Я думаю открыть лавку европейских головных уборов. Ты не возражал бы, если бы твоя жена стала модисткой?

Нет, все-таки это не платье изменило Елену, платье – только симптом ее перерождения.

– Я был бы счастлив. Кто-то ведь должен обеспечивать семью! Если бы я знал, что ты умеешь делать шляпки, я бы давным-давно посватался. Но я, дурак, опасался брать на себя ответственность за прелестную и беспомощную барышню.