Анатолий Степанов - Без гнева и пристрастия

— Очень хочется начать со мной интеллектуальную игру «Что? Где? Когда?»? — догадался Шляхтич. — Я готов. Приступай, Жора.

— Ты хоть понимаешь, что к гону Колобка и смерти Кента ваш закон никакого отношения не имеет?

— После того как Викентия отправили к верхним людям, это и ежу понятно.

— Значит, в разговоре со мной стесняться не будешь?

— Ты свои вопросы задавай.

— По моим прикидкам, Викентий мог быть наседкой. У вас в миру по этому поводу кое-какой полив был?

— Слегка погремели крышкой после сессии.

— Почему? Причина, повод?

— Причина одна: срок. Все, кто проходил с ним по банкоматному делу, отоварились за пятерик. А он тремя годами отделался, как незрячий наводчик.

— Срок по делу?

— У патриарха против Викентия ничего, кроме наводки, не было, но многие считали, что ему из конторы ворожили.

— Когда это случилось?

— Дай посчитать. — Шляхтич поморгал, вспоминая. — Так… После дефолта… Суд, Жора, состоялся шесть лет тому назад.

— Меня суд не колышет. Когда их повязали?

— Считай, за год до суда. Точно, в девяносто девятом.

— Кто их брал, не помнишь? РУБОП, земля, управление?

— Как не помнить? Управление ЦАО о своей победе по телевизору в большую трубу дудело.

— Спасибо, Юра, — по-человечески поблагодарил Сырцов и выпростался из низкого кресла.

— Посошок на дорожку? — предложил Шляхтич и, не дожидаясь согласия, разлил по рюмкам.

— Запах придавить есть чем? Я же на колесах.

— Есть какое-то японское дерьмо.

Выпили стоя. Шляхтич прошел к письменному столу, извлек из бокового ящика яркую коробочку. Сырцов высыпал из этой коробочки себе на ладонь горку блестящих шариков, решительно закинул их в пасть и скривился от отвращения.

— Запить есть чем? — спросил сдавленно.

— А коньячком! — решил Шляхтич и в третий раз разлил по рюмкам. Приняли еще один посошок. Сырцов пожал руку Шляхтичу и направился к дверям.

— На своих цветных друганов грешишь, Жора? — не выдержал Шляхтич. Ничего не ответил ему Сырцов. Не обернулся.

Джип стоял в боковой от Садового улице на самом солнцепеке. Сырцов распахнул все дверцы, подождал, чтобы выдуло горячую духоту и плотно устроился на сиденье за рулем. Но не зарулил, а стал звонить по мобильному. Набрал номер и ждал, когда трубку возьмет майор Нефедов.

— Майор Нефедов.

— Капитан запаса Сырцов! — бойко откликнулся сыскарь.

— Гражданин Сырцов, вы не забыли, что проходите у нас свидетелем по многим делам? — ехидно осведомился майор.

— Это ты к чему, Игорек?

— А чтобы вы знали свое место и почтительно разговаривали с представителями правоохранительных органов. Что у тебя, Жора?

— Просьба.

— Это я понял, как только услышал твой голосок. Какая?

— Семь лет тому назад по ЦАО проходило довольно звонкое дельце о хищениях из банкоматов по поддельным картам. Ты его вряд ли помнишь, ты тогда еще мальчиком на побегушках был…

— Ну а у тебя что — провал памяти? — перебил Нефедов. — Старческий маразм?

— Я к этому времени уже был уволен по причине неполного служебного соответствия. Вот это ты должен помнить.

— Такое не забывается!

— Теперь не перебивай. Мне необходимо знать, кто из управления ЦАО проводил предварительное дознание по этому банкоматовскому делу. Обычно этим занимаются два-три человека, а допросную маету осуществляет кто-то один. Узнай, будь добр, кто этот один.

— Жора, по-моему, ты забываешь, что, помимо исполнения твоих просьб-требований, у меня есть чем заняться.

— Игорек, для тебя это минутная забава. У тебя все муровские компьютерные девы на крючке.

— На каком еще крючке? — недовольно спросил Нефедов.

— Как «на каком»? Который у тебя ниже пояса.

— Балда, — для порядка обругал его Нефедов. — Ладно. Ты где?

— На мобиле, Игорек. Номер продиктовать?

— Записан. Жди.

Улица, на которой стоял джип, звалась Воронцовым Полем и горбом уходила к Яузскому бульвару. Непозволительно развернувшись, Сырцов прокатил мимо симпатично подновленной московской старины. У бульваров свернул налево и спустился к памятнику пограничникам. Дальше двигаться не хотелось, и он прибился к ограде сквера, что напротив Котельнической высотки. Здесь решил ждать. Устроился на длинной скамейке. Шляхетский коньячок расслабил и прикрыл ему глаза. Очнулся от мелодичного звонка. Голос Нефедова был строг и требователен.

— Жора, оказывается, по делу о банкоматах проходил Викентий Устинов, убийство которого мы расследуем. Ты что, нам в противоход копаешь?

— В параллели, Игорек. Может, где и соприкоснемся. Но слово даю: все, что по пути соберу, будет ваше.

— Ты моя головная боль.

— Поведай мне о дознавателе, и она пройдет.

— Тогда слушай. Дело вели подполковник Корень и майор Рябухин.

— Андрей Альбертович, — задумчиво дополнил Сырцов.

— Ты его знаешь?

Как ему не знать Андрея Альбертовича Рябухина! Мерзкую роль играл тогда уже отставной майор Рябухин в страшненьком деле об убийствах в сфере шоу-бизнеса. Сдал его Сырцов куда надо, надеясь, что гнилой перевертыш схлопочет положенное на полную катушку. Но перевертыш на то и перевертыш, чтобы перевернуться и вывернуться. Не нашлось на него веских улик. Вспомнил Сырцов, как, насмерть перепуганный, этот хорек в ногах у него валялся, умоляя отпустить его в Тамбов к теще.

— Ты там случаем не помер? — напомнил о себе Нефедов.

— Извини, задумался.

— О чем же, если не секрет?

— Весь в сомнениях: уж не знаю, ехать или не ехать в Тамбов на блины к рябухинской теще? Ехать или не ехать? Что ты мне посоветуешь?

— Да пошел ты! — рассердился Нефедов: полагал, что над ним издеваются.

— Спасибо, Игорек. Я уже иду, — завершил разговор Сырцов.

Не в Тамбове, не у тещи на блинах. Андрей Альбертович, он же Альберт Андреевич, сидя за рулем подержанной «газели», неспешно катил по безлюдным замоскворецким переулкам. Было раннее, совсем раннее воскресное утро, когда Москва поголовно добирает за трудовой пятидневный недосып. Но береженого Бог бережет. Альберт проверялся на всякий случай.

— Мы еще долго будем ездить? — холодно поинтересовалась сидевшая рядом с ним Эва.

— Вроде чисто, — не Эве, себе сказал Альберт. И ей: — Скоро прибудем. А сейчас поговорим.

— Мы все время говорим, Альберт.

— Я хочу еще раз напомнить тебе кое о чем.

— Я все помню, Альберт.

Он подогнал «газель» к тротуару, затормозил, всем телом повернулся к ней. И заговорил отчетливо, раздельно по словам, медленно, как с плохо слышащей.

— Там на пульте только три кнопки. Правая — подъем, левая — спуск, центральная — тормоз. Остановишься под обрез ограды с воротами так, чтобы из-за крыши кабина была видна по минимуму. Ты слышишь меня?