Буало-Нарсежак - Алая карта [сборник]

На выходе с кладбища я встретил генерала, хромавшего в сторону автобусной остановки.

– Бедная Элиана! – воскликнул он, вцепившись в мою руку.

– Элиана?

– Да. Мадам Камински. Я хорошо ее знал. Боже, как быстротечна наша жизнь… Какое счастье, что она не страдала.

– Я мало с ней общался.

– Жаль. Это была значительная личность, с твердым, почти мужским характером. Вообразите – после смерти мужа она взяла в свои руки управление проволочным заводом на севере страны. Сыну едва удалось уговорить ее уйти на покой и поселиться здесь.

– Недуг не мешал ей?

– О чем вы говорите?

– Она ведь была практически слепа. Всегда ходила с белой тросточкой.

Генерал закашлялся и едва не задохнулся.

– Элиана видела не хуже нас с вами. Трость и очки с затемненными стеклами помогали ей держать на расстоянии окружающих и переходить дорогу где вздумается, наплевав на машины. Уверяю вас, она была та еще штучка.

Не спрашивая моего согласия, генерал направился к бистро на углу.

– Сейчас мы с вами выпьем по рюмочке, – не терпящим возражений тоном заявил он. – В пансионе мне запрещают употреблять алкоголь, вот я и хожу на все похороны, чтобы потом иметь возможность «взбодриться». Но пусть это останется между нами.

Я посмотрел на часы.

– Бросьте, старина, никто нас не ждет. Мы с вами каждый день раскланиваемся в «Гибискусе», но случая поговорить не имели. Так что, раз уж мы встретились…

– Вы правы, друг мой. Все дело в моей застенчивости.

– Как давно вы присоединились к нашему маленькому сообществу?

– Скоро будет пять месяцев.

– Вам следовало сразу влиться в «коллектив».

Генерал был сама доброжелательность и явно твердо вознамерился взять мою судьбу в свои умелые руки. Он заказал два пастиса [10] Пастис – французская анисовая водка, употребляется в качестве аперитива. и сообщил, что собирается создать кружок любителей мелких ремонтных работ.

– Забить гвоздь, построгать рубанком – любое дело хорошо, чтобы развеять скуку.

– И что вы намерены мастерить?

– Пока не решил.

– А как будут использоваться ваши поделки?

– Думаю, никак.

В ворота кладбища медленно въезжал траурный кортеж.

– В «Гибискусе» часто умирают? – спросил я.

Мой вопрос прогнал владевшую нами неловкость.

– Не слишком, раз в три-четыре месяца, что неудивительно – многим обитателям нашего дома перевалило за восемьдесят пять.

Я счел нужным разрядить обстановку.

– Не слишком удачно для вас, генерал, если хоронят редко; значит, и порадовать себя глотком спиртного удается нечасто!

– Ошибаетесь, друг мой, – с печалью в голосе произнес он. – Вокруг полно домов, подобных «Гибискусу», и у нас там много друзей. Старики в конце концов всегда знакомятся друг с другом. Кстати, вы слышали о советнике Рувре?

– Нет. Что за птица?

– Судья. Мы познакомились во время войны, в Сопротивлении. Если это тот самый Рувр, ему не меньше семидесяти пяти – семидесяти шести лет. Вчера прошел слух, что он займет место Элианы Камински.

– Клеманс что-то говорила о супружеской паре…

– Именно так. Квартира Элианы идеально подходит для пожилых супругов. Кроме большой спальни там есть гостиная-кабинет, где можно поставить кровать, и еще одно помещение, которое называют смешным словом «кухонька»… Цена, правда, умопомрачительная. «Гибискус» – хорошее место, даже отличное, но слишком дорогое, не находите? Впрочем, это последняя роскошь, которую мы можем себе позволить в этой жизни!

Я понял, что генерал не спешит вернуться, и откланялся. По правде говоря, я тоже никуда не торопился, но говорливость собеседника начала меня утомлять. Он готов был перейти от советника Рувра к воспоминаниям о годах Сопротивления. От Сопротивления – к Сен-Сиру. [11] Особая военная школа Сен-Сир – высшее учебное заведение, занимающееся подготовкой кадров для французского офицерства и жандармерии. От Сен-Сира – к учебе в коллеже. Целая биография «противоходом», каковых я досыта наслушался от обитателей нашего дома. Себе я запретил предаваться вздорной болтовне, и среди многих причин, подвигнувших меня на написание заметок, этот запрет сыграл главную роль. Достаточно перечитать написанное, чтобы понять, в порядке ли мой мозг, нет ли признаков старческой деменции, которая грозит всем нам. Я ни за что не допущу ничего подобного, но, откладывая со дня на день принятие «окончательного» решения – под разными предлогами, – могу быть уверен: положенный на бумагу текст немедленно выдаст приближение маразма, и отступать будет некуда. Это успокаивает.

Вчера, после ужина, я долго сидел на террасе, торжественно именуемой «солярием», где днем никого не бывает из-за жары. Вечерами это место окутывают ароматы цветов, а свет надолго задерживается там, словно бы по тайному сговору дня и ночи. На террасе стоят шезлонги, кресла из ротанга и низкие столики; крупные ночные бабочки скрипят крыльями, натыкаясь на абажуры ламп. Обитатели «Гибискуса» по вечерам играют в бридж или смотрят включенный на полную громкость телевизор. Окна большого салона открыты, до меня доносятся звуки стрельбы, и я воображаю, с каким детским восторгом на лицах мои «сотоварищи» по последнему приюту смотрят очередной вестерн.

Буфетчица Жанна вышла поинтересоваться, не желаю ли я выпить какого-нибудь настоя или свежевыжатого сока. Единственное, что мне нужно, это одиночество. Два последних дня были очень тяжелыми. Все мои внутренние демоны пробудились, и я боюсь снова свалиться в депрессию. Этого я больше не вынесу. Даю себе еще два дня. Крайний срок. Я лежал в шезлонге, смотрел на звезды и мысленно составлял завещание. Фразы приходили мне в голову сами собой, останется только положить текст на бумагу:

Я, нижеподписавшийся Мишель Эрбуаз, находясь в здравом уме и светлой памяти (что должно быть удостоверено, но меня это не волнует), завещаю все имущество моему внуку Хосе Игнасио Эрбуазу. В случае, если моя жена Арлетт Эрбуаз, урожденная Вальгран, заявит о своих правах на наследство, несмотря на то что она покинула супружеский очаг пятнадцать лет назад, мой нотариус мэтр Дюмулен, опираясь на брачный договор, в котором было зафиксировано раздельное владение имуществом, определит полагающуюся ей по закону минимальную долю наследства. Последний по времени адрес проживания Хосе, известный мне от него самого: Рио-де-Жанейро, авенида Сан-Мигель, 545. Адрес этот между тем мог устареть, поэтому я поручаю мэтру Дюмулену провести все необходимые разыскания, если, паче чаяния, мой внук покинул Бразилию. В том же случае, если Хосе нет в живых – это вполне вероятно, учитывая, что я пребываю в неведении касательно условий его существования, – мое состояние унаследуют Жан и Ивонна Луазо, мои кузены четвертой или пятой степени родства. Мы едва знакомы, однако, выбирая между государством и родственниками, пусть и самыми дальними, я выбираю последних. Составлено в «Гибискусе»…