Марина Серова - Русская мышеловка

Ну вот, теперь я готова показать, на что способна.

Я оттолкнулась и начала спуск. По международной классификации уровень сложности трасс в «Шварцберге» был «черный», без всяких оговорок. То есть предназначены они были для тех, кто знает, как стоять на лыжах. Именно поэтому здесь не встретишь визжащую блондинку, не умеющую затормозить на спуске, или детишек в полной защите, гуськом съезжающих следом за инструктором, как утята за мамой-уткой.

Интересно, что из всех гостей «Шварцберга» — вообще-то горнолыжного курорта, на минуточку, — катаемся только мы с норвежкой. Как-то это странно, а?

Я не успела додумать эту мысль. После одного моего особенно эффектного виража люди за моей спиной разразились истерическими криками. Я не успела отъехать далеко от площадки и не без труда, но все-таки остановилась. Конечно, катаюсь я неплохо. Но точно знаю — не настолько виртуозно, чтобы так вопить при виде Жени Охотниковой на снежном склоне.

Значит, что-то случилось. Может быть, норвежка свернула себе шею? А вот не надо пренебрегать защитой! Может быть, моей сопернице требуется помощь?

Я повернулась и увидела. То, что вызвало такую бурную реакцию у гостей «Шварцберга», находилось совсем рядом. Очевидно, мой маневр на лыжах заставил снег сместиться и обнажил часть склона. Из-под снега торчала рука. Мужская рука со скрюченными пальцами.

Да, знаю — надо было оставить все как есть, не трогать, не вмешиваться. Но меня много лет подряд учили служить и защищать. Это было вбито в меня на уровне рефлексов. А вдруг этот человек еще жив? Вдруг его можно спасти?

Я приблизилась к телу и расчистила снег. На меня смотрело уже знакомое лицо. Глаза закрыты, открытый рот набит снегом. Теперь я знаю, куда подевался труп «афганца»

Саши.

На площадке кто-то пронзительно завизжал. Сестры Вострецовы жадно таращились на тело. Супруга миллионера Кабанова ахнула и повалилась в обморок.

— Позовите хозяина! — крикнула я. — Немедленно!

Послышался мягкий шорох снега, и возле меня затормозила норвежка. Видимо, сноубордистке тоже хотелось посмотреть на труп.

Телохранители Кабанова были парализованы упавшей им на руки дамой. Учитель музыки поспешно уводил Ванечку с площадки. Единственный, кто сохранил самообладание, был миллионер. Дмитрий Юрьевич быстрым шагом ушел в дом и вскоре привел хозяина. При виде трупа Гримальди позеленел. Да уж, не позавидуешь толстяку! Теперь убийство, что случилось в «Шварцберге» в ночь на тридцать первое декабря, не скрыть. Вот он, труп, — при свете дня, при свидетелях. Наконец-то за дело возьмется полиция.

— Полиция! — завопила Тамара Вострецова.

Полицейский комиссар прибыл в «Шварцберг» спустя три часа после звонка Альдо Гримальди в полицию. Был он упитан, невысок, с большим уютным животом, и казался братом хозяина — по крайней мере, двоюродным. Может, все дело в том, что оба — уроженцы здешних мест?

Комиссар выбрался из кабины подъемника, передернулся на холодном ветру и поспешил укрыться в тепле. На труп, так и лежащий посреди лыжной трассы, толстяк бросил всего один беглый взгляд. Поскольку время перевалило за полдень, погода начала портиться, следуя местной традиции. Побоявшись, что тело занесет снегом, мы с норвежкой обозначили лыжными палками место, где из-под наста торчала рука.

Но комиссара покойник ничуть на заинтересовал — гораздо больше господина Розенблюма влекла возможность допросить постояльцев. Он попросил гостей собраться в столовой. Но семейство Кабановых в полном составе (и, конечно же, вместе с охраной) проигнорировало его требование. Синьора Фаринелли с дочкой тоже отсутствовали.

— Давид Розенблюм, комиссар полиции, — так представился вновь прибывший, поправляя под мышкой толстый, туго набитый портфель. Сняв длинную, до колен старомодную куртку и размотав шерстяной яркий шарф, полицейский комиссар остался в твидовом костюме. Был даже жилет, а из кармашка свисала довольно толстая серебряная цепочка. Такое чувство, что этот господин явился в «Шварцберг» не из городка под горой, а прямиком из 1910 года. А уж когда Давид достал трубку, деревянную изогнутую трубку, и положил ее на стол перед собой, мне показалось, что сейчас заиграет музыка, по экрану побегут титры, и я окажусь в одном из своих любимых фильмов в жанре классического детектива.

Комиссар поудобнее устроил портфель на столе рядом с трубкой, обвел взглядом собравшихся и сообщил:

— Дамы и господа, мне жаль, что ваш отдых в «Шварцберге» нарушен таким ужасным происшествием. Я не побеспокою вас больше, чем это необходимо, но вы понимаете — преступление есть преступление, и расследование должно вестись по правилам.

Давид обвел молчаливых постояльцев взглядом и жизнерадостно заявил:

— В конце концов, полицейских формальностей никто не отменял.

Вперед выступил хозяин. На господина Гримальди было больно смотреть. Он походил на человека, из которого вынули позвоночник и который держится прямо только силой привычки. Делая руками округлые жесты, Альдо забормотал:

— Господин комиссар, репутация моего отеля… безупречная в течение почти четверти века… и совершенно непредвиденная трагическая случайность… я искренне надеюсь, это не нанесет урона… не побеспокоит гостей…

— Посмотрим, — оскалил желтые прокуренные зубы комиссар и сразу перестал походить на персонаж классического детектива. Стало понятно — дядька этот тертый, бывалый, жесткий и не склонный к излишним сантиментам. Было бы странно, если бы полицейский — пусть даже и швейцарский — оказался другим. Тот, кто ежедневно сталкивается с человеческой злобой, алчностью, агрессией и прочими малоаппетитными чертами, поневоле наденет на сердце броню, каким бы идеалистом он ни был в юности, выбирая профессию. Теперь Розенблюм нравился мне гораздо больше. Надеюсь, он быстро и по-деловому разрешит загадку убитого «афганца».

— Мне нужно осмотреть место происшествия, а затем отправить тело в город, где его осмотрят эксперты. Но сначала я бы хотел побеседовать с гостями отеля. Особенно меня интересуют те, кто присутствовал при находке тела. Кстати, кто именно его обнаружил?

Взгляды всех присутствующих, как опилки к магниту, притянулись к моей персоне. Глаза комиссара вспыхнули азартом ищейки. Ох, чувствую, изобразить простодушную невинность не получится. Этот Розенблюм, кажется, очень любит свою работу. Я, конечно, уважаю его как профессионал профессионала, но нервных клеток он мне попортит изрядно. Ничего, мы тоже не маргаритки на лугу.

— Могу я узнать ваше имя? — любезно осведомился толстяк.

— Евгения Охотникова. Из России, — вздохнула я, сразу расставляя точки над i. Однажды я — совершенно безвинно, кстати! — провела неделю в тюрьме города Франкфурта, потому что меня заподозрили в принадлежности к «русской мафии». Но Давида «русский след» ничуть не заинтересовал — комиссар приятно улыбнулся мне и сообщил: