Евгения Михайлова - Верность как спасение [сборник]

— В этом все дело, — говорила мама. — Ты помешана на своей чистоплотности. Нормальные женщины просто красятся, чтобы стать ярче, а ты постоянно моешься. Как кошка. Надо же, как повезло с внешностью: ты родилась такой яркой, что сама себя испортить не можешь.

День лег солнечным пятном у Катиных босых ног. Впереди серьезная работа. Катя журналист, ей нужно сдать большой проблемный материал. Больная история, жестокие факты, Катя собирала их больше месяца. Потом сделала паузу, чтобы немного отстраниться, успокоить возмущение и гнев. Писать нужно, когда нервы и мысли под контролем, когда все на своих местах. Но перед этим необходим еще кусочек воли и безмятежности, еще капелька теплого уюта. Нет ничего слаще дневного сна.

Сон Катя проживала между двумя объятиями Виктора. Он был в ту минуту, когда ее качнула первая волна, она его ощущала каждым кусочком кожи. Но вдруг потеряла, потом искала и мучилась, потом счастливо задышала опять, влетев в его горячие ладони. А в одиноком промежутке она чего только не насмотрелась. Катя не забывала ни одной детали своих странных и ярких снов. В темной комнате скорбно и величественно сидела ее подруга Марина в черном платье. И Катя не могла справиться с сонной печатью на губах, не могла узнать, что случилось. А случилась большая беда. Но Марина уходила, Катя видела ее прямую и строгую спину, но не могла догнать.

Потом открылась дверь ее квартиры, вошли жертвы — герои ненаписанного материала. Они ждали от нее спасения. А Кате стыдно было признаться в своей слабости. Она не сделала чего-то самого главного. Она вырвалась из квартиры, она с кем-то спорила, кому-то даже угрожала. Она должна была выйти на окончательную, безоговорочную свободу. И там узнать правду. Но ей все мешали пробиться к двери. И Катя открыла чей-то забитый всякой дрянью холодильник и попыталась выйти через него. Сон был хороший: у нее получилось. Она оказалась в пустом и темном дворе. И увидела уходящую фигуру Марины. Над головой Марины встал молодой месяц, как корона. Но Кате опять помешали догнать подругу. На пути вдруг оказалась высокая фигура мужчины с метлой. Он был странно похож на министра иностранных дел. Он грустил, жаловался и рассказывал о любви к своей дочери.

— Пустите, какая ерунда, господи, — нетерпеливо воскликнула Катя.

И побежала не за Мариной, а домой. Там уже никого не было, она спокойно нырнула под одеяло, в ладони Виктора, замерла в ожидании поцелуя…

Проснулась.

«Только мне такое могло присниться, Витя», — пожаловалась она ему и затосковала оттого, что наяву его найти днем невозможно. И вспомнила Марину в черном наряде, и стерла с глаз опасение, что сон к беде. Катя была по мелочам суеверна.

На часах был полдень. Нормальное начало Катиного рабочего дня. Она надела на голое тело самый легкий и удобный из своих халатов, вошла на кухню за основной, рабочей, большой чашкой крепкого черного кофе. Задумчиво посмотрела, как за окном раскаляется день, он и сам не знает, что принес людям.

Катя подумала, не позвонить ли Марине, но тут же отказалась от такой мысли. Реального повода нет, незачем отвлекать ее от работы. А если что… То, как говорила бабушка, у беды длинные ножки, найдет сама.

На тумбочке позвонил телефон. Это был особый номер — только для работы. Катя дотянулась до него и сразу сказала:

— Доброе утро, Анатолий Захарович.

Это мог быть только заведующий ее отделом Опалов — известный журналист, нервный и беспокойный человек, которого в отношении Кати постоянно раздирали противоречивые чувства. Она ему страшно нравилась и в такой же степени раздражала. Он нетерпеливо ждал ее материалов, был готов исключительно к запредельно высокому уровню, впадал в ярость от самых незначительных проколов, а за какой-то логический сбой готов был убить сразу на месте. И пока она переделывала проблемное место, Анатолий Захарович, задыхаясь, жевал зубами одну таблетку валидола за другой и не был в состоянии ни на что отвлечься. Потом, перечитывая правленый материал, мог прослезиться самым откровенным образом и исколоть ее нежную щеку своей щетиной, которая появлялась в течение нескольких часов рабочего дня. Эта щетина тоже была нетерпеливой.

— Утро?! — саркастически воскликнул он. — Я не могу поверить! Неужели ты в такой день могла спать до обеда, как всегда? Я жду материал, они ждут материал, все люди, которых я держу, ждут этот материал! Ты что, еще не начинала?!

Катя слушала его возбужденный монолог, видела в воздухе его любимые знаки препинания — восклицательный и вопросительный, чтобы обязательно рядом. Ждала не паузы, а спада интонации. Опалов уже устал от себя, ему уже нужны ее объяснения, оправдания, обещания. Готов к самому неприятному повороту: она сегодня не успеет сделать. И надеется, что все же сумеет ее заставить. Катя говорит спокойно, очень лаконично, для убедительности оперирует цифрами. Столько будет страниц, столько использованных источников, столько цитат из интервью с героями — все уже готово в голове. Осталось только записать. Это три с половиной часа. И вывод. Это самое главное. Мысль ясна, нужен особый, убийственный поворот. Чтобы читатель ахнул и вернулся к началу. На это еще час.

— К концу рабочего дня пришлю.

— У меня нет конца рабочего дня, — говорит уже примирительно Опалов. — Старайся, не спеши. Как же мне с тобой не повезло. Ты такая талантливая и невозможно красивая, и все это просто убивается твоей ленью. Я истерзан твоим отношением и твоим существованием. Но я верю, что ты не подведешь. Ты понимаешь, что мы сегодня запустим бомбу?!

— Конечно. До связи.

Катя ставит в посудомойку чашку, делает глубокий вдох и возвращается в комнату, в ее священный угол, где она делает самое главное в жизни. Работает. И пока она преодолевает эти метры, совершается главное чудо ее жизни. Это тяжелое и совсем не радостное чудо. Нежная, томная, благоуханная и спокойная, как ночь, женщина в конце короткого пути станет бойцом, трибуном и мстителем. Защитником всего, что нуждается в защите. Она сделает все как нужно, как хочет Опалов. И будет бомба, и будут любые последствия. И Катя испугается задним числом даже за собственную жизнь, за мамино здоровье. Но это порядок вещей. И его изменить невозможно.

Можно только остановиться и в последний раз в сладкой тоске взглянуть на кровать — последнюю возможность побега. От всего — от работы, от людей, от долга, от миссии, от жизни, которая так груба и нелепа в отличие от ярких, диковинных снов. Во снах все сбывается, в жизни же все наступает, давит и преследует.

Катя вспомнила разговор с начальником: эту смесь недовольства, раздражения и зависимости от нее. Такая мужская смесь. Она проявляется в разных аспектах. Муж Георгий так же терзался и мучил ее, не справляясь с постоянным контактом. Он хотел чего-то вроде припадков блаженства, между которыми объект маршировал бы перед ним, как солдат в строю. С Катей так не получалось, мягко говоря. И Георгия это бесило. Что совершенно не нужно было Кате.