Евгения Михайлова - Верность как спасение [сборник]

В машине Настю укачало. Когда они приехали, она мельком взглянула на других гостей. Супруги Вася и Света были до смешного похожи друг на друга. Невысокие, полные, веселые и смешливые, с приятными круглыми лицами, даже ямочки на щеках были у них одинаковые. А другая пара… Настя их не рассмотрела. Такое странное впечатление. Она увидела лишь лицо мужчины — резкое, худощавое, с цепким, даже царапающим взглядом, который совершенно не соответствовал ни цели, ни смыслу теплой встречи друзей. Броский, интересный и необычный человек. Не из категории людей, приятных во всех отношениях, скорее совсем наоборот. И стройная женщина совершенно терялась в его тени. Не оставляла никакого самостоятельного впечатления. Это были Антон и Галя, его гражданская жена. Все обошлись без церемонных представлений. Вера просто назвала имена, гости кивнули друг другу и разошлись по своим маленьким домикам. Настя и Паша положили там свои сумки, умылись. Настя прилегла отдохнуть, а Паша отправился осматривать места.

В комнате было холодно. Настя достала из шкафа несколько покрывал и легких одеял, закуталась, не снимая джинсов и свитера. Пригрелась, качнулась на первой волне сна. И вдруг вздрогнула: ощущение, будто падает с кровати. Так бывает, когда снится обрыв. Она открыла совсем не сонные глаза и тревожно рассматривала сумерки. Что не так? Взгляд этого мужчины. Антона. Полное впечатление, что этот взгляд отыскал ее здесь, в этом полумраке: то ли обжег, то ли поцарапал. И такая вдруг потерянность, такой дискомфорт.

Заныло все тело. Настя повернулась на бок, свернулась в клубочек. Горячая тяжесть затопила низ живота, отдалась болью в пояснице. Это оно. Не нужно было ехать в эти дни. Потому и мысли такие странные. Ни при чем тут совершенно чужой мужчина с его непонятным взглядом. Нужно решить простой вопрос. Объяснить все Паше, попросить Веру устроить его на ночь в другую комнату. Насте он бы не помешал, они уже ночевали в гостях рядом: спали, как брат и сестра. Вот тогда она и поняла, что ее парень то ли невероятно застенчив, то ли брезглив. Его напрягали даже случайные прикосновения. Они справились с этим знанием. Настя не чувствовала в нем ни протеста, ни отторжения. Только прохладную дистанцию, что-то вроде зоны личной стерильности. Но в таком состоянии испытывать его впечатлительность не стоит, конечно. И ей самой будет удобнее одной.

Она успела встать, умыться до прихода Паши. Переоделась, и они отправились в столовую на общий ужин. На большом общем столе стояли блюда с ароматным, дымящимся венгерским гуляшом, овощи лежали на подносах не разрезанные, а для вина Вера поставила деревенские расписные кружки. Вино было одно — итальянское красное сухое «Корво Глицин Россо». Гости смеялись и шутили по поводу пользы лекарства «Глицин» в самой удобной таре. Очень скоро и Насте стало тепло, весело, уютно. Может быть, впервые ее не тяготила компания, наоборот, все люди казались уместными в этой простой и в то же время стильной столовой. Все были искренними, быстро перестали быть чужими. И сложностей в общении не возникло. Каждое слово и каждое чувство находило верное понимание и отклик.

Время пролетело незаметно, Настя знала, что запомнит этот вечер надолго. То ли в «Глицине» дело, то ли в согретой теплом и уютом душе, то ли в чудесном ощущении изоляции от остального мира. Но все происходящее казалось Насте прелюдией к сказочным переменам. Детское ожидание чуда, которое Настя так тщательно скрывает всю свою взрослую жизнь. Оно прекрасно само по себе, это ожидание, и в принципе не нуждается в продолжении.

Появилась гитара. Света и Вася оказались прекрасным бардовским дуэтом — тонкий, безупречный репертуар, удивительно приятные, гармоничные голоса. Галина, жена Антона, тоже взяла гитару и под свои мелодии читала стихи Бродского.

Вера с мужем, озабоченные и довольные, никому не давали им помогать. Убирали со стола, расставляли блюда с фруктами, домашними пирогами, разносили чашки с кофе и глинтвейном. Паша раскраснелся, опьянел, притянул к себе Настю за плечи и влюбленно посмотрел ей в лицо.

— Ты такой синеглазый без своих очков, — сказала ему нежно Настя и подумала, какой же он ей родной. Самый родной человек после мамы.

— А ты царевна, — смешно и по-детски ответил Паша и рассмеялся. — У меня, кажется, язык заплетается, я совсем пьяный.

К ним подошла Вера и обняла обоих за плечи.

— Вы у меня, как сонные птенчики. Сейчас поведу спать Пашу, у него давно уже глаза слипаются. Потом тебя устрою как следует, Настя.

— Не понял, — капризно протянул Паша. — Вы меня изолируете от моей девушки, что ли? Это приговор по решению суда?

— Дурачок. Я дам тебе возможность выспаться, чтобы завтра был как огурчик. Настя плохо себя чувствует. Ей лучше побыть одной.

— А. Тогда конечно, — Паша явно обрадовался тому, что ему не нужно будет ухаживать за больной. — Тогда пойду посплю. Но ты меня буди, Настя, чуть что.

— Как только, так сразу, — улыбнулась Настя.

А когда она оказалась в комнате, маленькой и холодной, одна, ей стало так неуютно. Так холодно и одиноко. И теплое действие чудодейственного «Глицина» сразу испарилось. Не в нем дело, конечно, а в том, что она была частью полноценного, сильного и беспечного содружества, а в этой каморке ее поймало одиночество. И поднималась от сердца тоска, и опускалась куда-то вниз. Давила к полу. Настя тревожно посмотрела на узкую и неуютную кровать. Ее уже опять подташнивало, а она так не любила запах чужого постельного белья. У мамы все уютно пахло лавандой.

Настя осторожно поплескалась теплой водой из-под обогревателя, а затем, вместо того чтобы окончательно раздеться, натянула на белье большой теплый свитер до колен. И свернулась калачиком, завернулась, спряталась от темноты и чужого воздуха. Прерывисто и облегченно вздохнула, пришел теплый покой. Он расцветал все более яркими красками, раскалялся, зажигал лоб, ступни и ладони. «Это жар», — понимала Настя и не могла шевельнуть даже ресницами.

Ей было душно и, как говорила няня в детстве, лихо, когда дверь комнаты вдруг открылась. Они потом с Антоном никак не могли вспомнить: то ли она забыла закрыть дверь изнутри, то ли он просто выбил символическую щеколду.

Он зажег свет, подошел к кровати и спокойно, неторопливо присел рядом на край. Долго и внимательно разглядывал ее лицо.

— Все так, — сказал Антон. — Я не ошибся. Мне не показалось, что ты такая. Теперь у тебя есть проблема, я должен быть с тобой. Только я и только с тобой.

Вспыхнуло и улетело жарким дымом какое-то время. И Настя обнаружила себя там, где должна быть всегда, — рядом с Антоном. В любом месте Земли, только рядом с ним. И нет у нее больше другого дома, разрушен уют ее затворничества. Какой может быть уют, если он уйдет? Она останется разрушенной, неполноценной, почти увечной. Это проблема, напасть или чудо, но банальность насчет двух половинок оказалась жестоким условием для девушки, которую растили, как чудо-цветок. Для того чтобы не сломаться и не зачахнуть, ей нужен вот такой садовник. С такой любовью, в которой резкий ветер смешался с горячим солнцем. С таким обожанием, которое ее поднимает, украшает, наполняет уверенностью и полностью подчиняет. И вот Настя уже не Настя. Она просто женщина Антона.