Евгения Михайлова - Верность как спасение [сборник]

Когда в комнате рассвело, Настя приоткрыла окно, она лежала на влажной простыне, и ей казалось, что холодный ветер целует ее горячее тело.

— У тебя высокая температура, — дотронулся до ее лба Антон.

— Да, я пришла сюда одна болеть. Мне было так плохо до того, как ты пришел. А сейчас я не пойму: мне больно или настолько хорошо.

— Тебе и больно, — сказал Антон. — Вот.

Он кивнул на пол, там лежали два белых полотенца в пятнах крови.

И Насте вовсе не было неловко. Она сгорела бы со стыда, если бы ее женскую откровенность вот так увидел Паша. Она стеснялась даже перед мамой. А сейчас, с мужчиной, которого встретила первый раз в жизни, — все было естественно и нормально.

— Ужас, — вздохнула она. — Я не успела тебя предупредить. Мне не нужно было никуда ехать в такое время.

— Ты же понимаешь, что стоило. Я надеюсь, что ты хорошо это понимаешь. И у меня такое чувство, что мы, как подростки, скрепили наш союз кровью.

— Как это все выглядит… Как война, — задумчиво произнесла Настя.

— Так и есть, — рассмеялся он. — «Третья мировая война», есть такая песня у Челентано.

Утром они вышли из домика вместе, спокойно. Антон крепко держал Настю за руку. Вся компания была уже в сборе. Стояли у входа в столовую. Паша неуверенно подошел к Насте. Он хотел задать какой-то вопрос, который снял бы общую неловкость, дал бы возможность Насте все просто объяснить и продолжить радостный уик-энд. Но с другой стороны к ним шагнула Галина и резко сказала только Паше:

— Пошли, я подвезу тебя в Москву. Мой муж провел ночь с твоей девкой. Такую песню испортили. Догоняй.

Завтрака не было, продолжения не было. За Галиной и Пашей уехали Светлана с Василием. Вера и Анатолий растерянно попрощались с Настей и Антоном, и те уехали на такси. В его холостяцкую квартиру, где он отдыхал от союза с Галиной. Она ему не мешала, как объяснил он Насте. Просто не всегда была нужна. Почти никогда не была нужна на целый день и целую ночь.

И вот Настя сейчас приехала на много дней и много целых ночей. Антон этого хотел, он обрадовался. Но как ей справиться с такой ответственностью?

Антон возвращался с работы обычно часов в семь вечера, но в девять его все еще не было. Настя уже два часа нервно ходила по квартире, смотрела в темнеющие окна, прислушивалась к движению лифта. Брала и откладывала в сторону телефон. Нет, она не собиралась ему звонить и напоминать — «я жду» — в первый же вечер. Она бы позвонила маме, спросила бы, что делать с собой. С этим ужасным ощущением, когда самой себе без него не только не нужна, не интересна, сама себе в тягость. Но маме это и не следует говорить.

Настя посмотрела его книги в шкафу, включила телевизор. Телевизор раздражал неприятными голосами и неестественными интонациями. О том, чтобы вникать в какую-то казенную чушь, не могло быть и речи. Книги были и хорошие, и любимые, из тех, которые Настя часто перечитывала. Но сейчас сознание не допускало никаких отклонений от ужасного занятия ждать. Было лишь натянутое струной, звенящей от тревоги и страха.

«Как жена, я профессионально непригодна», — обреченно подумала Настя.

И тут хлопнул лифт. Входная дверь открылась, Настя постаралась спокойно выйти, а не выбежать ему навстречу. Антон широко улыбнулся и обнял ее. От него пахло алкоголем, он и не подумал объяснять, почему задержался. Настя не выносила запаха алкоголя и табака, для нее невозможно опоздать куда-нибудь на пару минут, и она совсем не так представляла себе встречу в их первый вечер совместной жизни.

Она произносила эти слова неслышно, только для себя, она слышала и чувствовала их растерянно и болезненно: «Это первый вечер. Наш первый настоящий вечер». Где-то на обочине сознания понимающе качала головой мама: только эгоист и сексист может так унизить женщину в первый вечер.

А Настя уже шла с Антоном в комнату, и… Она никому не расскажет о том, что об унижении не было и речи. О том, что Антон опять повел ее в тот мир, где воздух пахнет терпко и остро, где тела бунтуют и свергают власть разума, где разница между людьми так непреодолима и становится причиной почти безумного блаженства. Он берет ее, упиваясь, она дарит себя всю до капли и только этим и богата. И счастлива. Да, Настя была счастлива, но ей не хотелось бы ни с кем этим поделиться, никому ничего она не смогла бы объяснить. Это ее тайна. Тайна даже для самой себя.

Антон рассказал, конечно, почему задержался. Но это было объяснением новой программы их жизни:

— Понимаешь, так принято. Мы всегда отмечаем с заказчиками завершение работы. Я сотрудничаю только с приятными мне людьми. Не могу никого обижать, да и не хочется комкать такой приятный процесс. Я к моменту завершения выжимаю себя до последней капли крови. Почему ты так смотришь? Ты волновалась?

— Да, мне было неуютно.

— Запомни: если нет звонков, значит, со мной все в порядке. Я не привык отчитываться, да и не вижу в том нужды. Зачем дергать человека и называть время, в которое я могу не уложиться? Это неудобно ни мне, ни тебе.

Насте было бы удобно, если бы он ее «дергал». Но она не стала это говорить. Зачем? Не имело смысла. Ей предложили без выбора такие условия отношений. Они могут не устраивать ее и даже пугать, но ведь важно совсем другое. Важен он. Для нее важен только он. Значит, она принимает его условия по умолчанию.

В их трудную общую жизнь Настя отправилась, как разведчица в смертельно опасный путь. Да, не раз она вспоминала его слова о третьей мировой войне. Милая пара просто ездила по делам, ходила в гости, проводила вечер в обществе других людей, чтобы потом вместе поехать домой. И все это время рвались снаряды, разлетались в клочья все стереотипы, взрывались представления о покое и удовольствиях. Выстраивались схемы подчинения, возникала территория непонимания, нужно было вплавь, как по бурной реке, добираться до острова откровений. Туда, где все раны исцелялись, обиды растворялись, боль ожогов сливалась с негой поцелуев. Свою близость эти двое, такие разные, такие противоположные люди, обживали неторопливо, упоенно, ненасытно. И открытия делала не только неопытная Настя.

Настины открытия… Ах, если бы они были только счастливыми. Но ее новый опыт иногда мог так обжечь душу, что от боли прерывалось дыхание. Настя не пугалась, не останавливалась, она продолжала свой путь по полю любви и боя рядом с Антоном. И несла, как тайну, свою растерянность. Антон никогда бы не поверил, что какой-то пустяк, не замеченный им вовсе, может стать причиной страданий Насти. Она и сама иногда не понимала, в чем дело. Почему то, что мимолетно сказано Антоном, настолько больнее ранит, чем самые жестокие вещи, произнесенные другими людьми. Важность мнений других людей, не имеющих отношения к Настиным открытиям и тайнам, вообще перестала существовать.