Анна Данилова - Слезинка в янтаре

Оля не знала, да и никто другой не знал, что в последнее время я увлеклась детективными сериалами. Меня интересовало все об убийствах, способах убийства и методах расследования. Вот как так получается, что каким бы умным и осмотрительным ни был убийца, его всегда вычисляют и наказывают? Конечно, это всего лишь фильмы. Но разве кровь не потому создана богом красной, чтобы ее было хорошо видно?

Иногда мне казалось, что я и есть убийца, и тогда, глядя фильм, я переживала все совершенно всерьез, даже давление подскакивало и сердце начинало колоть.

Конечно, трудно просчитать все детали и сделать так, чтобы не осталось никаких следов. Если с Сергеем Ивановичем что-нибудь случится, первым делом подумают на меня. Но я же не собираюсь его убивать! А если так, весь мой план, получается, рушится? Выходит, все напрасно? Хотя что напрасно? Подумаешь, устроилась к нему сиделкой, что в этом плохого? Оля познакомилась с Валей — тоже хорошо, вон стали подругами. Здесь как-то некстати я вспомнила о Кате, у которой мы давно не были, и решила, что пора ее навестить.

Мы вышли из кинотеатра, и Оля позвонила Кате. Из реабилитационного центра ее, оказывается, выписали, она дома — снимает квартиру недалеко от фабрики, куда ее снова взяли на работу. Мы накупили еды, конфет и поехали к ней.

Конечно, она уже никогда не будет выглядеть как раньше. Дело даже не в болезненной худобе, а в особом взгляде, которым она теперь смотрит на мир. Во всяком случае, на нас с Олей она смотрела именно так. И все равно чувствовалось, что ей намного лучше.

Мы обнялись, поцеловались. Катя сказала, что квартиру ей помог найти все тот же Матвей. Она не могла оставаться там, где они жили с Олей, там все напоминало о прежней жизни (признаться честно, я так и не поняла, что там могло о чем-то напоминать). Матвей — вот уж друг так друг — помог ей деньгами, поговорил с кем надо, чтобы ее снова взяли на фабрику. А самая хорошая новость — несмотря на то что с ней произошло, у нее оставался шанс родить детей.

Мы засиделись у Кати допоздна. Было уже темно, и, к удивлению обеих, я вызвала такси.

— Мама работает у крутого человека. — Оля улыбнулась — с гордостью, как мне показалось. — Так что не бедствуем.

— Да уж, вижу. — Катя кивнула на продукты, которые мы привезли. — Спасибо, что не забыли меня. И за гостинцы спасибо.

Оля сказала, что через пару дней они встретятся на фабрике, и на этом мы распрощались.

Вернулись на Цветной бульвар. Снова я долго не могла уснуть, все ворочалась. Вроде и кровать нормальная, но сна не было. Оле пару раз кто-то звонил, и она выходила на кухню с телефоном. Первый раз ее не было почти полчаса, второй раз — минут десять.

— Нет, не могу я здесь уснуть. Надо было ехать к себе.

— Мам, — она включила лампу и присела ко мне на кровать, — слушай, только что звонила Валя, она в Питере. А ты знаешь, где сейчас твой Караваев?

— Понятия не имею. Сказал, что уедет по делам.

— Мам, они там вместе. Твой Караваев и Валя.

Я поднялась, села.

— Как это? Когда он успел?

— Ничего не знаю, но они там вместе. Вроде бы встретились случайно прямо на Невском проспекте, представляешь?

— Хочешь сказать, это судьба?

— А как иначе? Ты только представь: она летит в Питер, он чуть ли не следом за ней — и вот они встречаются.

— А может, они знакомы? — Я чуть не проговорилась.

— Да нет же. Валя сказала, что встретила на улице какого-то человека, а тот представился Караваевым, тем самым, у которого ты, мама, работаешь. Может, ты скажешь, наконец, зачем тебе Валя и почему у тебя такие испуганные глаза?

— Все, что надо было, я уже сказала, — отрезала я.

В такие вот минуты я сама уже точно не помнила, что именно ей известно. Иногда я ловила себя на том, что говорю с ней так, как будто она в курсе моего плана.

— Но ты ничего мне не сказала!

— Ладно, думаю, теперь можно, раз вы стали подругами. Надеюсь, теперь, когда ты все узнаешь, сама поймешь, как вести себя с ней.

— Все, заинтриговала.

— У Караваева был сын-наркоман, — начала я.

Оля слушала внимательно, не перебивала, спросила только, когда я дошла до конца караваевской истории:

— Хочешь сказать, что она приняла его за бомжа?

— Вот именно. Поэтому я и удивилась, что там, в Питере, как ты говоришь, она его не узнала.

— Конечно, не узнала, иначе сказала бы. Что скрывать?

— Слушай дальше. В благодарность за то, что она ему помогла, он составил на нее завещание.

— Ничего себе! Все ей одной?

— В том-то и дело!

— Подожди. А я здесь при чем?

— К сожалению, ни при чем. Поэтому я и хотела, чтобы ты была, как бы это выразиться, при чем, точнее при ком. При Валентине. Я подумала, что, если вы действительно подружитесь, она не оставит тебя, когда внезапно разбогатеет.

— Мам, но с какой стати она станет мне помогать? Я же ей никто!

— Но ты же ей помогла с деньгами на поездку? Так почему бы и ей не помочь тебе?

— Ерунда какая-то. Она получит свое наследство, и все, только ее и знали! Ты что, не знаешь, как деньги портят людей?

— Но ты же сама говорила, что Валя — душевный, мягкий человек.

— Да и я вроде не самая черствая, и ты тоже. А теперь скажи: если бы ты разбогатела, с кем бы ты поделилась?

— С Матвеем, — не раздумывая, ответила я. — Купила бы ему квартиру в центре.

— Матвей нас, можно сказать, спас. А что такого особенного я сделала для Валентины? И потом, мама, не забывай, Караваев жив и здоров. Как-то рано ты его похоронила.

— Он был тогда болен, сильно. Не мог ходить, его же дружки сына так отметелили…

Мы говорили, а меня чем дальше, тем больше жег стыд. Все, казалось бы, делала правильно, все для нее, а она теперь смотрит на меня как на преступницу.

— Но я думала, что поступаю правильно, — промычала я уже сквозь подступающие слезы. — Ладно, давай спать. Не хочешь, не дружи с ней, раз тебе это так неприятно. Ты права, глупый план. Все, спокойной ночи.

Я легла, отвернулась к стене, закрыла глаза. По щекам текли слезы. Вот за что мне все это?

Графиня Лопухина, насаженная на невидимую опору, наряженная в бледно-розовое шелковое платье с накидкой из тонкого кружева, была помещена под большой прозрачный колпак и задвинута в угол. Сам этот угол, как в музее, был огорожен малиновыми бархатными лентами. Словом, подойти так близко, чтобы разглядеть ее тщательно загримированное лицо с гроздьями блестящих темных локонов, было почти невозможно.

Приближаясь к салону, я почувствовала дрожь. Справиться с волнением не получалось.

Зал был полон посетителей. Сейчас все ходили главным образом вдоль кронштейнов с нарядами. Прикасаться ко всему здесь было позволено только в прозрачных перчатках. Розовая, в бантиках, картонная коробка с этими перчатками стояла на круглом столике прямо у входа, и опытные посетительницы тотчас выуживали их и кокетливо надевали, словно это были самые настоящие бальные кружевные перчатки.