Тери Холбрук - Смерть под Рождество

Айвори поднес руки ко лбу. Они дрожали. Похоже, слов Хэлфорда он не слышал.

— Кто занимается похоронами? Аниза не может. И ей нужна помощь. Она одна не справится.

— О ней позаботятся. Но и вы, Оррин, можете помочь своей жене. Очень помочь… и, я бы сказал, даже в определенном отношении утешить.

Айвори посмотрел на него покрасневшими глазами.

— Как?

— Расскажите мне, как это было. Я имею в виду — правду. Вы, видимо, считаете, что эта правда очень болезненна, но, уверяю, если вы расскажете правду, то через некоторое время и вам, и вашей жене станет немного легче.

Айвори еле двигал пересохшим языком.

— И как это вы можете произносить такие слова «станет немного легче».

— Извините, — сказал Хэлфорд, — не хочу, чтобы вы считали меня столь бессердечным. Но, поверьте, я знаю, если вы не расскажете, как это было на самом деле, вам не будет покоя.

Айвори начал судорожно тереть глаза.

— Все как было на самом деле? Но я уже вам все рассказал.

Хэлфорд открыл папку.

— Мистер Гриссом изменил свои показания. Он подтвердил ваше алиби в то утро, когда было совершено убийство. Но алиби Джилл он не подтвердил. И следует пойти дальше — здесь тоже у вас не совсем все сходится. Если учесть расстояние отсюда до Саутгемптона, время, когда вы покинули редакцию и когда прибыли на заправочную станцию и в магазин запасных частей, то надо быть чрезвычайно ловким, я бы сказал, невероятно ловким, чтобы за это время успеть еще и совершить убийство. В довершение вы должны были точно знать, во сколько Лиза появится на кольцевой дороге. А у нас есть все свидетельства, что Лиза в то утро опаздывала. И вы никак не могли знать точно, когда же она там будет. Убийца должен был ждать ее там. У вас это никак не могло получиться. Вы слишком поздно покинули редакцию.

— Это я убил ее, — прошептал Айвори.

— На велосипеде дочери? Или на чем? Приехали назад и тут же вскочили в свой микроавтобус? Или выбросили куда-то велосипед и прошли туда, где был спрятан микроавтобус? У вас и на это времени не было, Оррин. Ничего не сходится.

— В микроавтобусе меня ждала Джилл.

Хэлфорд оперся на локоть.

— Почему вы думаете, что так лучше? Почему вы думаете, что вашей жене будет легче воспринять факты именно в такой интерпретации: дочь была вашей сообщницей и убила себя, чтобы спасти вас? А может быть, Анизе проще знать, что Джилл убила Лизу, а вы сделали все возможное, чтобы спасти дочь от разоблачения?

— Это не так… Джилл хотела мне помочь… Убил Лизу я… — Плечи Айвори затряслись. — Господи, Аниза… да как она может подумать, что ее красавица дочь… — И Оррин зарыдал.

Хэлфорд терпеливо ждал, пока всхлипывания немного утихнут, и мягко продолжил:

— Дело в том, что меня волнует только одно: как вы и Аниза сможете пройти через все это. В последующие месяцы, годы вам обоим постоянно надо будет отвечать самим себе на массу вопросов: что вы сделали правильно, а в чем ошиблись. Вы думаете, ваша жена легче примирится со смертью Джилл, если не узнает ответы на многие вопросы? Не будет ли для Анизы своего рода утешением, если она узнает правду? — Хэлфорд ударил ладонями по столу и придвинулся ближе к издателю. — Оррин, в Скотланд-Ярде я работаю уже много лет. Мне приходилось встречаться с отчаявшимися родителями, и не раз. И поверьте, много легче, если знаешь, как это было на самом деле. С вашей стороны несправедливо лишать жену такого права.

Айвори сидел, не отрывая рук от лица. Сидел долго. Слезы скатывались у него между пальцами и капали в рукав. Смотреть на него было жутко, особенно на глаза. Наконец он заговорил хриплым, натужным шепотом. Хэлфорд быстро включил магнитофон, пробормотав дату и имена:

— В то утро я собрался ехать в Саутгемптон за зажимом для печатного станка, но нигде не мог найти Джилл. Ее не было ни в темной комнате, ни вообще в редакции. Накануне вечером она мне вроде говорила о том, что хочет пойти в магазин кое-что купить, и я решил… В общем, я поехал без нее.

— Вам не показалось странным, что дочь не сказала, куда ушла?

— Я очень рассердился. Но ведь ей уже восемнадцать, она взрослая. В последнее время начала вести себя все более и более независимо. В общем, то, что она так поступила, меня рассердило, но не обеспокоило. Но когда я свернул на кольцевую дорогу, то увидел ее на велосипеде. Она ехала очень быстро и уже свернула на боковую дорогу. Я сразу понял, что произошло нечто плохое. Выглядела она очень напуганной, буквально в ужасе… Некоторое время не могла даже говорить. Я посадил ее в машину и забросил велосипед назад. Хотел сделать круг и отвезти ее домой, и тут Джилл, заикаясь, стала просить меня ехать по другой дороге.

Но я уже увидел велосипед, лежащий посредине мостовой, а потом увидел и Лизу. Конечно, я сразу понял, что она мертва. И понял, почему такое творится с Джилл. Я остановил машину, чтобы проверить, может, Лиза еще жива, и Джилл закричала. Закричала, что убила ее.

Оррин Айвори замолчал, и Хэлфорд подвинул стакан воды немного ближе к нему. Айвори с недоумением посмотрел на стакан.

— Не знаю, — произнес он. — Может быть, мне следовало действовать как-то иначе. Наверное, если бы я… Но самое странное, что я все мгновенно понял: это из-за меня. Поэтому нажал на газ и уехал с того места. Я, конечно, не знал точно, как все произошло, но был твердо уверен, что велосипед Джилл очень важен. Вилка переднего колеса у него согнулась, но ее можно было выправить. Я вспомнил, что у Тимбрука в машине есть брезент. Мы быстро подъехали к его дому и взяли этот брезент, потому что ехать так Саутгемптон было очень рискованно. Велосипед — рядом с задним сиденьем — мог увидеть каждый.

— К тому времени, когда мы доехали до Саутгемптона, Джилл рассказала мне все. В течение последних нескольких месяцев у меня были проблемы с Лизой. Я не считал их серьезными. Эта девчонка вообразила себе черт знает что. Я старался быть с нею добрым, насколько возможно. Старался тактично дать понять, что все ее поползновения становятся уже неприличными. Но куда там… Лиза стала еще настырнее. Однажды она показала мне письмо, которое я написал Тому, и сказала, что передаст его в полицию. В ответ я рассмеялся. Ведь там ничего предосудительного не было. Я и думать забыл о нем. Но она показала его Джилл.

Оррин запнулся. Нетвердыми руками взял стакан, сделал большой глоток и почти умоляюще попросил:

— Хэлфорд, я хочу, чтобы вы поняли Джилл. Она любила нас — Анизу и меня. Мы все трое очень верили друг в друга. Мы считали, что лучше семьи, чем у нас, на свете не бывает… и быть не может. Но между Джилл и мной была особенная близость. Аниза моей работы не понимает. А Джилл понимает… понимала. Иногда мне хотелось, чтобы было наоборот — чтобы она не понимала. Но в душе я всегда гордился ею. И вот этим пониманием мы были по-особому связаны. Вот почему она… — и да поможет мне Бог! — вот почему она это совершила.