Йенс Лапидус - Vip-зал

— У меня было безумно много работы.

— То есть как всегда?

— Да, сейчас больше, чем всегда. Не могу рассказывать, но это очень особенное дело.

— Мы же переживаем за тебя, ты понимаешь.

— Мама, мы говорили об этом тысячу раз. Все нормально, если в начале карьеры не работать как лошадь, то потом уже не будет шансов, и к тому же мне нравится моя работа.

И как раз сегодня это, пожалуй, ложь.

Она проезжала мимо площади Норрмальмсторг. Там вдалеке красовались «Винге» и «МАКС», одни из самых крупных шведских фирм. Она знала, что мама сейчас скажет, что жизнь — это не только работа, что есть и другие цели, кроме как стать партнером, что нужно жить сегодня, потому что потом может оказаться слишком поздно.

— Но Эмили, — сказала мама, понизив тон, чтобы особенно подчеркнуть значимость своих слов. — Жизнь коротка. Столько всего можно сделать, пока ты молода. Ты уверена, что живешь полной жизнью?

— Я живу как хочу, мама. Времена изменились, вы с папой поступали, как вам хотелось, а я буду поступать, как хочется мне.

— Ну конечно, милая. Конечно. Мы тут с Ингрид кое-что придумали, и я тебя хочу спросить. Мне кажется, это отличная идея. Мы так хорошо провели вчера время, я и Ингрид.

Мама продолжила рассказывать об ужине с Ингрид, тетей Эмили. Их часто посещали разные идеи.

Нет, Эмили не презирала своих родителей, конечно нет, они были хорошими родителями, пока она росла. Всегда мотивировали к хорошим результатам в школе, не давя на нее, и в то же время всегда поддерживали ее выбор. Но у них был иной взгляд на жизнь. Может, потому что в то время, когда они сами учились и работали, они всегда знали, что общество успешно движется вперед. Оба родились в пятидесятые, поступили в институты в конце семидесятых, начали карьеру в начале восьмидесятых. В экономическом плане это было золотое время. Время, когда все знали, что будут жить лучше своих родителей. Это было и то время, когда идеология играла важную роль, по крайней мере для ее родителей и их друзей. Оба входили в различные организации и объединения, боровшиеся против диктатуры в Латинской Америке, прежде всего в Чили. Потом они вступили в Комитет против апартеида. Она до сих пор помнила табличку в их старой кухне, пока они не переехали в собственный дом. Это был рисунок яблока, одновременно изображавшего лицо. Под рисунком было написано: «Не кусай народ Чили». Не нужно покупать чилийские фрукты — такой был посыл.

Но родительская политическая активность давно заглохла, сегодня они по большей части занимались разными формами самореализации. Глобальные идеи прокрались в мысли о здоровой еде, осознанном существовании и меблировке — последняя отличалась от сходного интереса Эмили тем, что папа все выстругал сам.

Наконец ее мать перешла к сути:

— Мы с Ингрид записались на йога-выходные в Стокгольме. И думали, что вы с Молли присоединитесь к нам. Будет так замечательно!

Эмили подавила вздох, чтобы мама не услышала.

— Звучит неплохо, когда это?

— Через две недели, с пятницы по воскресенье. Студия йоги находится где-то в Седермальме, Молли где-то там живет, ты же знаешь?

— Конечно, пару месяцев назад я у нее обедала.

— Да, и ты же занималась аштанга-йогой?

— Это было три года назад, но да, конечно. Я больше занимаюсь тайским боксом. Молли ходит на йогу?

— Да, но она занимается кундалини, она такая молодец, ходит туда трижды в неделю и занимается с тренером, но она готова пойти с нами даже на аштангу. И как здорово, что и ты с нами. Тогда мы сможем по-настоящему позаниматься, это пять дней в неделю. Думаю, это великолепно. Представь себе — быть наедине с энергиями.

Эмили попыталась вспомнить, когда она в последний раз была на тренировке. Больше двух недель назад, но тогда у нее был серьезный спарринг.

— Я посмотрю в расписании, мама. Времени мало, но я постараюсь.

В прихожей она сняла обувь, но не стала зажигать свет.

Она постояла так несколько минут, стараясь ни о чем не думать.

В квартире была хорошая планировка: маленькая кухня, гостиная с раскладным столом, за которым могли поместиться восемь человек, и спальный уголок. Поскольку она бухнула на эту квартиру все свои, а также частично мамины и папины сбережения, на обстановку у нее осталось немного. Хотя квартира была после ремонта, когда она ее покупала. Полы покрыты выбеленными плашками из сосны. Стены тоже белого цвета, «стокгольмского белого», кроме маленькой прихожей, обклеенной обоями в цветочек. Занавески, которые ей помогла повесить мама, тоже были белые и доставали до самого пола. В общем, квартира до сих пор выглядела почти такой же, как в объявлении, по которому она ее и купила. Над диваном она повесила две коровьи головы, сделанные из старых пластмассовых канистр, пробок и крышек. Их привезли из Африки и сделали из переработанного пластика, по крайней мере так ей сказали в магазинчике «Афроарт», где она их приобрела. Ковер достался ей от родителей. Он состоял из цветных прямоугольников. На полученном в наследство диване лежали две волосатые подушки из альпаки. Она их нашла на блошином рынке Марш’о’пюс де Клиньянкортк, когда жила в Париже после школы. Это было единственное реальное напоминание о том годе, и еще больше картин сохранилось в памяти.

Она старалась держать квартиру чистой и опрятной, хотя почти и не бывала дома. Юссан говорила, что к ней ходили отличные уборщики, и в последние месяцы Эмили тоже их испробовала. Было странно пускать в квартиру незнакомого человека каждую неделю, но все остальные в фирме обращались туда гораздо чаще. Чужие люди стирали и гладили их одежду, готовили им еду, играли с их детьми. Со стороны это, может, и казалось расточительным, но на самом деле речь шла о том, чтобы освободить больше дебетных часов. Эмили иногда задавалась вопросом: неужели современные люди теперь никогда не будут больше по-настоящему дома? И в чем смысл того, что они больше сами не могут позаботиться о своей уборке, своей еде, своих детях?

Она поставила будильник на телефоне и отключила звук. Она легла на кровать, не раздеваясь. Часа полтора сна должно хватить. Остаток дня придется сидеть на кофе и энергетиках. Тогда стоит попробовать снова позвонить Тедди.

Мысли путались. Картины сегодняшней ночи. Тело Анины. Лицо.

В дверь позвонили.

Может, она все-таки задремала.

Жалюзи опущены.

У нее нет сил открывать. Пусть ее оставят в покое.

Снова позвонили.

Она выползла из постели.

Нарастающая головная боль стучала в виске.

Кто звонит ей в дверь среди дня?

Сначала она не отвечает на его звонки, а теперь не открывает дверь. Тедди был на девяносто процентов уверен, что она дома. Он поехал к ней домой, до этого безуспешно пытавшись дозвониться. Он звонил и на фирму. На рецепции ему сообщили, что Эмили уехала домой. Он хотел бы знать, не заболела ли она или просто все еще на него злится.