Джеймс Ранси - Сидни Чемберс и кошмары ночи

— Но он от этого должен скользить.

— Нет, если держать за шов.

— Не гигиенично. Сколько он нахватается микробов…

Сидни замер, поежившись от нахлынувших воспоминаний. Это же Эндрю Редмонд тер мяч о форму перед каждой подачей, а Зафар Али получал его первым и затем облизывал пальцы.

Неужели капитан «Гранчестера» каким-то образом наносил яд на мяч?

— Вам нравился Зафар Али? — спросил его Сидни, когда они снова встретились.

— Он являлся лучшим игроком команды.

— Я не о том. Он вам нравился как человек?

— Мы ладили с ним.

— Вы знали, что он был неравнодушен к вашей племяннице?

— Скорее это она была неравнодушна к нему. Своеобразная форма протеста.

— Значит, ваша семья знала?

— Да, но не думали, что это настолько серьезно. Энни до сих пор почти не разговаривает.

— Серьезно, если они решились тайно обручиться.

— Ошибаетесь, каноник Чемберс. Если бы подобная глупость случилась, родители Энни тут же бы все пресекли.

— Энни девятнадцать лет, она сумела бы найти дорогу в Гретну-Грин. Обошлась бы без разрешения родителей.

— Нет, если она рассчитывала на финансовую поддержку.

— Вероятно, хотела помогать управлять рестораном.

— Там одни индийцы. Другая культура. Родители Али не потерпели бы такого. Не говоря уже о родителях Энни.

— Мне кажется, семья Али готова была принять ее.

— Мусульмане? Вряд ли.

— Согласен, это необычно.

— Необычно, каноник Чемберс? Это неправильно. Знаете, какой урок может преподать другим ветеринар? Запрещается портить чистоту породы. Нельзя скрещивать христианина с мусульманином, как шетландского пони с липиззанерами.

Сидни не сомневался, что венгерские липиззанеры были выведены путем скрещения пород, но промолчал.

— А ваша семья, разумеется, христианская?

— Моя невестка украшает цветами вашу церковь. Где вы найдете христианку преданнее, чем она?

— Да, это, конечно, свидетельствует о ее верности делу.

— Прошу прощения, каноник Чемберс, но ко мне записаны и другие пациенты.

— Мистер Редмонд, а что случилось после игры с крикетным мячом? Не могу его получить.

— Не знаю. Это же вы судили матч, и в вашу задачу входило сохранить мяч.

— Справедливо. Но тогда мы все были на взводе. Вы не подбирали его? Последний бэтсман вышел из игры, потому что блокировал мяч ногой.

— Мне кажется, он отбил его в сторону. А что случилось с ним потом, не знаю. Почему вы спрашиваете об этом?

Сидни не сомневался, что крикетный мяч ему не отдавали, однако допускал, что забыл об этом. Он был подвержен провалам в памяти. Но если даже подчас укорял миссис Магуайер, что она небрежно убирает приходской дом, не экономка была повинна в том, что он не мог найти свои вещи. Сидни гордился, что мог всесторонне обдумать любой вопрос, но эта его способность сосредотачиваться на одной конкретной проблеме зачастую означала, что остальное отодвигалось на периферию сознания. Ежедневные заботы и обязанности оказывались на алтаре работы мысли.

В результате зонты забывались в вагонах поездов, шарфы в теплые дни где-то терялись, любимая ручка бросалась бог знает где, потому что начинала течь, и если ремешок от часов слишком давил на запястье, то часы снимались, то ли в библиотеке, то ли в школе, то ли в книжном магазине, теперь уже не вспомнить, в каком. Был единственный способ сохранить самое ценное — оставить дома в непосредственной близости от стола, но и там бумаги, книги, блокноты и всякие заметки скрывались под грудами тарелок с печеньем, чашек с недопитым чаем и даже стаканов из-под виски. Сидни вынужден был признать, что ему присуща особенность терять вещи. Но такова была цена за способность доходить до сути. Разве упомнишь мелочи дня, когда приходится так много размышлять?

Сидни молился святому Антонию Падуанскому, помогающему обрести потерянные вещи, — просил утешения и наставления, но по большей части ждал, когда пропавшее объявится само, например в редко надеваемом пиджаке или самом дальнем ящике шкафа. Поэтому не удивился, когда через несколько дней обнаружил в корзине Диккенса крикетный мяч, о котором беспокоился.

— Как он там оказался?

Леонард Грэм сидел за кухонным столом и читал колонку назначений в «Черч таймс».

— Вы про что?

— Про мяч.

— Он всегда там лежал, — не поворачиваясь, ответил Леонард и, отхлебнув чаю, открыл новую страницу со статьей об отношениях англиканской и православной церквей.

— Неужели?

— После матча Диккенс постоянно в него играет.

— Правда? — Сидни недоумевал, как мог проглядеть важную улику, которая все время была у него на виду. Наверное, размышлял над другими проблемами. Невероятно! Разве можно быть таким глупым?

— Однажды я бросил его, пес побежал за ним, а потом просил, чтобы я повторял это снова и снова. Какое-то время я шел у него на поводу, а потом надоело. Диккенс же живет в вечном настоящем — никогда не теряет энтузиазма.

— Когда вы бросили в первый раз?

— В день игры.

— А как он у вас оказался?

Леонард сложил «Черч таймс», поняв, что пока не закончится допрос, его не оставят в покое и не позволят дочитать статью.

— Не знаю, Сидни. Право, не помню. Видимо, был в пасти у Диккенса.

— А он его откуда взял?

— Наверное, дал Эндрю Редмонд, чтобы пес перестал уминать сандвичи, которые приготовила его сестра.

— Эндрю Редмонд!

— С тех пор мяч лежит у Диккенса в корзине. Неужели не замечали?

— Может, закатился под одеяло? Вероятно, миссис Магуайер…

— Не говорите чепухи! Она близко не подходит к его корзине.

— Но почему мне никто не сказал? Не исключено, что мяч — важная улика.

— А я откуда знал?

— Кюре, помешанный на убийствах в романах Достоевского, должен был прийти к выводу, что мяч мог послужить орудием преступления.

— Обслюнявленный псом мяч? — вздохнул Леонард. — Если честно, Сидни, трудно себе такое представить.

— Он совсем не слюнявый.

— Не смешите меня. Еще немного, и вы обвините в убийстве Диккенса.

— Не обвиню. Но и смешного ничего не вижу. Улики повсюду вокруг нас.

Леонард взял газету, кружку с чаем и поднялся из-за стола.

— Должен ли я понимать так, что любая информация, попадающая в этот дом, любое слово, сказанное всерьез или в шутку, все, что подбирает и таскает в пасти Диккенс, должно расцениваться как улики и ключ к разгадке очередной тайны, занимающей все ваше существование?

Сидни отнес крикетный мяч Дереку Джарвису и с разочарованием узнал, что хотя в шве и обнаружилось немного таллия, его было явно недостаточно, чтобы убить человека, и его версия, будто мяч напитали ядом, оказалась ложной.

— Признаю, идея оригинальная, — произнес коронер. — Но яд пришлось бы постоянно добавлять. И если злоумышленник не прятал таллий где-то в форме…