Борис Руденко - Мертвых не судят

— Где Китаец? — яростным шепотом сказал я. — Кончу прямо здесь, тварь!

— Не знаю, я не знаю, клянусь, не знаю, — запричитал он, и я видел, что он врет. Он не боялся, что я его убью, он мне не верил оттого, что твердо знал: менты так не делают, они не убивают задержанных, и от ощущения бессилия я почувствовал, что на глаза у меня наворачиваются слезы.

— Нет! — неожиданно крикнул Михайлов. — Не здесь! В машину его! Стрелять будем там. Было два трупа, будет три. В машину!

Он яростно рванул бандита, подтаскивая к открытой дверце «мерседеса». У того мгновенно остекленели глаза, в следующее мгновение он уже отчаянно бился в наших руках, упираясь и завывая:

— Не-ет! Не надо! Я скажу-у! Все скажу-у!

Он поверил Михайлову. Ему не хотелось умирать.

* * *

Занесенная западными ветрами жара обрушилась на город, как беспощадный враг. Столбик термометра скакнул сразу на десяток градусов вверх, зной мгновенно прокалил землю до глубины линий метрополитена, полные женщины утомленно обмахивались в вагонах сложенными газетками, а в автобусах, где из-за тесноты обмахиваться было нельзя, поочередно падали в обморок. Пьющие на жгучем солнце алкаши выпадали в осадок после первого стакана, устилая телами газоны на остановках наземного транспорта. Люди покупали пепси-колу, лишь еще больше распаляющую жажду, и мечтали о социалистическом квасе и газировке.

В гольцовском «БМВ» кондиционер отсутствовал и салон нагревался не хуже, чем в отечественной «таврии». Жара не слишком беспокоила Славича, разве что он больше потел, отдавая излишне приобретенные солнечные калории. Гораздо сильнее раздражала пыль и грязь, облепившая его за полдня поездок по городу. Он мечтал о своей квартире с прохладным душем, мылом и мочалкой.

Телефон так некстати очаровавшего секретаршу Дину симпатичного парня по имени Леонид был записан на некоего или некую Гельфанд И. М., проживавшую в отдельной квартире в Спартаковском переулке. Эта квартира находилась на втором этаже старого дома из красного кирпича и имела стальную дверь с глазком. Ее окна выходили во двор, где в утоптанной до крепости бетона почве все еще жили странным образом толстые старые липы и тополя. Двор был грязен и пуст, тут не гуляли дети и юные мамаши с колясками, словно все вокруг — и люди, и дома, и деревья — договорились умереть разом, в один день.

Распахнутые окна квартиры выдавали движение внутри ее. Понаблюдав немного со двора без малейших результатов, Славич решил поговорить с жильцами квартир, располагающихся ниже и выше. Несмотря на то, что он пытался придать себе безобидный вид, нацепив на нос очки с простыми стеклами и взяв в руки пачку каких-то бумажек, разговаривать с ним почти никто не стал. Хотя в этих очках он действительно выглядел глуповато и неопасно, двери ему не открывали. Жители города давно уже отвыкли доверять незнакомцам.

Но одна дверь этажом выше все-таки открылась. На пороге стояла старушка в длинном и пышном домашнем халате и строго глядела на Славича.

— Что вам угодно, молодой человек?

Взгляд для ее лет у нее был удивительно живой и ясный, совершенно неожиданно для себя Славич стушевался.

— Я тут ищу кое-кого, — слегка запинаясь, произнес он. — По фамилии Гельфанд.

— Инна Моисеевна Гельфанд здесь не живет, — сказала старушка. — Полгода назад она уехала из страны навсегда. Но ее квартира была этажом ниже. Вы ее знали?

— Не совсем… нет. Видите ли, когда-то у нее снимали комнату одни мои знакомые, — начал врать Славич, — и я… мне хотелось тоже…

— Она действительно одно время сдавала комнату одной симпатичной паре, — подтвердила старушка, и Славич облегченно перевел дух. — Так что вы хотите?

— Дело в том, что я тоже хотел ненадолго снять… но если так…

Старушка вновь окинула его внимательным, изучающим взглядом, от которого Славич почувствовал себя очень неуютно.

— Проходите, пожалуйста, — сказала она, отступая в сторону.

Ее звали Елизавета Петровна. Она прожила очень долгую и, наверное, в основном счастливую жизнь. Была когда-то преподавателем и воспитала из десятков и сотен краснощеких юных балбесов немало вполне приличных людей, но теперь все было в прошлом, и в ее компании нынче оставались лишь старость и одиночество. Вскоре Славич догадался, что не говорила она ни с кем очень давно и тоска по общению оказалась сильнее страха перед квартирными ворами — поэтому она открыла дверь. Впрочем, Елизавета Петровна отлично разбиралась в людях, так как поняла, что Славич действительно не представляет опасности.

Он почему-то начал прикидываться научным работником, чем немало ее насмешил. Похоронив друзей и почти растеряв родственников, Елизавета Петровна полностью сохранила здравый смысл и чувство юмора и отлично знала, что у научного работника сегодня вряд ли достанет денег на квартиру уже после оплаты поездки в метро.

Славич тут же внес коррективу: он научный сотрудник, но подрабатывает в западной фирме, которая хорошо платит. Елизавета Петровна коррективу приняла без дальнейших вопросов, и Славич мысленно перекрестился.

По-видимому, он понравился Елизавете Петровне, несмотря на явную липу в легенде, и в итоге она предложила ему поселиться у нее, в большей из двух комнат, запросив настолько смехотворную плату, что отказ выглядел бы чистым идиотизмом. Поэтому Славич с радостью согласился. Обрадовался он по-настоящему, потому что получил возможность тут же вручить ей квартплату за полгода вперед. Деньги эти он намеревался списать по графе «производственные расходы». Он обещал переехать сегодня же вечером и еще некоторое время поспрашивал Елизавету Петровну о жильцах снизу, выяснив, что новые владельцы купили квартиру у прежней хозяйки, но там не жили, используя, по всей видимости, как рабочее помещение. Днем приходили, а вечером уходили. «Спекулянты, наверное, — предположила Елизавета Петровна и тут же поправилась: — Бизнесмены».

Славич пожалел, что не приготовил. себе на сегодня напарника. Ему хотелось посмотреть, кто будет выходить из квартиры снизу. В одиночку же заниматься этим не стоило, учитывая, что его личность могла быть хорошо известна. По этой причине (точнее, решив считать данные соображения достаточно веской причиной) Славич завел свою машину и поехал купаться в Серебряный Бор.

Тащился туда целый час, но на пляже трудная дорога забылась сама собой. Тут было хорошо. Среди загорелых и загорающих юных девиц вместе с их дружками, раздувающими мышцы, словно петушиные, хвосты. Среди томного безделья рядом с прохладной рекой. Вот так бы всю жизнь работать, дремотно думал Славич, подставив спину горячим солнечным лучам.

— Эй, мужик! — произнес кто-то над ним, и Славича не слишком вежливо пихнули в плечо.