Марина Серова - Театр начинается с выстрела

— Я буду в офисе целый день, подъезжайте в любое время. Или вы хотите встретиться на нейтральной территории?

— Нет, лучше в офисе, потому что я жду звонок и не знаю пока, как сложится мой день. Адрес вашего агентства у меня есть, так что до встречи.

Для начала я удалила из ноутбука ту похабную запись, где Воронцов развлекался с Лукьяновой, а также снимок из своего смартфона. Моя работа явно подошла к концу, вот и нужно было убрать все, что имело отношение к происшествию с Анной. Я приготовила карту памяти для передачи Гогуа и начала потихоньку собирать чемодан, когда раздался звонок Крона:

— Ника! Твоя работа у нас окончена, и шеф велел поблагодарить тебя. Он сказал, что тебе не в чем себя упрекнуть — если учитывать нашу с тобой специфическую подготовку, ты сделала все, что могла, и даже больше. А выше головы, тут ты права, не прыгнешь. Теперь вот что. Вчера в Москву прилетел наш клиент, и он почему-то хочет с тобой встретиться, а его желание — закон. Он и подруга Ермаковой сегодня весь день будут у нее в больнице, так что ты можешь приехать туда в любое время.

— Конечно, съезжу — мне же надо с ней не только попрощаться, но и решить, как ей вернуть ключи от машины и квартиры, тогда и с клиентом поговорю.

— Как определишься с билетом, позвони мне — я тебя в аэропорт отвезу и заодно заберу все, что тебе выдавал для работы. И гонорар вручу, ты его честно заработала.

Я тут же забронировала себе место на последний рейс на Тарасов, перезвонила Крону, и мы договорились чуть позже определиться с местом встречи. Покончив с чемоданом, я собрала в один пакет все, что мне давал Крон, и, взяв ключи от машины, отправилась к Гогуа. Представляю себе, как он меня ждал!

Красную дорожку передо мной, конечно, не расстелили, но, судя по суетливому поведению секретарши, ее шеф был в величайшем нетерпении. Я вошла в кабинет, поздоровалась и, подойдя к столу, протянула ему карту памяти.

— Вот, возьмите. И проверьте, пожалуйста, при мне, чтобы потом не возникло никаких неясностей. А еще даю вам честное слово, что никаких копий или отдельных снимков не существует.

Он вставил ее в компьютер, посмотрел несколько секунд, передернулся, вынул и тут же разломал на четыре части.

— Желаю вашей сестре, чтобы она поскорее забыла все неприятности, которые у нее были в прошлом, а в будущем только светлых и радостных дней. Всего хорошего, — сказала я, повернулась и направилась к двери.

— Подождите, Женя! — воскликнул адвокат.

Я повернулась и увидела, что он вышел из-за стола и направляется ко мне.

— И это все? — удивленно спросил он, по-дойдя.

— А вы ждали каких-то объяснений? — не менее удивленно поинтересовалась я. — Их не будет.

— Да нет! Просто… — он достал из внутреннего кармана пиджака довольно пухлый конверт и протянул мне.

— Сандро Томасович, я ведь вам уже говорила, что делала все это не ради денег, а ради семьи, — напомнила я.

— Вот и примите этот небольшой подарок в благодарность от нашей семьи. — Он протянул мне конверт. — Деликатность и благородство в наше время встречаются настолько редко, что ценятся очень высоко. И еще помните, что отныне я ваш друг. Если у вас вдруг, не дай бог, случится беда, я всегда приду вам на помощь.

Я заколебалась — все-таки, как ни крути, а доля шантажа в моих словах тогда в больнице была, но Гогуа разрешил мои сомнения. Он просто положил этот конверт в карман моей ветровки и сказал:

— Берите и не сомневайтесь. Не всякий человек на вашем месте поборол бы искушение держать за горло одного из самых известных адвокатов Москвы.

— Вы знаете, а мне эта мысль даже в голову не пришла, но я вполне доверяю вашему мнению — у вас в таких делах опыта больше. Желаю удачи вам и вашей семье.

Выйдя от адвоката, я поехала в клинику к Ермаковой. К ней в палату меня пропустили беспрепятственно, и я застала там не только уже знакомого мне по фотографии Алексея, но и женщину, являвшую собой полную противоположность Анне, — она выглядела энергичной и боевой. Я поздоровалась, и Ермакова представила меня своим гостям, а потом их — мне.

— Познакомьтесь, Женя, это моя подруга, Ольга, с которой мы были неразлучны с самого детства, пока она от меня в Канаду не сбежала. — Женщина мне улыбнулась. — А это ее родственник, Алекс Полак.

— Мой предок был Поляков, но английский язык не дружит с буквой «я», поэтому пришлось сократить фамилию, — объяснил он.

Я согласно покивала и поинтересовалась самочувствием Анны.

— Я вообще не понимаю, зачем меня здесь держат, — недоумевала она. — Я чувствую себя совершенно здоровой. Отоспалась, отдохнула, а они меня все не выписывают.

— Но диагноз-то они вам поставили?

— Да, оказывается, это был спазм голосовых связок на нервной почве, чем-то там еще осложненный, — не очень уверенно сказала она. — В общем, мне категорически запретили нервничать. Так что буду пить пустырник с валерияной усиленными дозами.

— Неудивительно, вы же столько лет жили в состоянии постоянного стресса, — сочувственно сказала я.

— Женя, расскажите лучше, что творится в театре, а то у меня после вашего звонка сотовый отобрали, чтобы меня никто не расстроил.

— Боюсь, что мой рассказ вас не порадует, но вы же все равно все скоро сами узнаете.

Я рассказывала, ничего не утаивая, про коварство Зеленогорского, подлость и ложь Воронцова и Лукьяновой, она же потенциальная Анна Ерлакова, и о постигшей их судьбе. О министерской проверке, после которой существование театра будет под большим вопросом, что привело Анну в ужас. Дошла я и до Сизовой, поведав Ермаковой не только официальную версию, но подлинную историю.

— Она хотела меня отравить? — потрясенно спросила Анна. — Но я же ей ничего плохого не сделала!

— А вы помните, как она наглоталась таблеток, когда Борис сделал вас, а не ее, ведущей актрисой театра? — Ермакова кивнула. — Вот все эти годы она и мечтала вам отомстить. Вы играли все главное роли, а она просто подменяла вас. Когда Воронцов и Лукьянова начали интриговать против вас, она решила, что все спишут на них, и два раза подмешивала яд в продукты в вашей гримерке. Если бы Александра Федоровна не заменяла их вовремя на доброкачественные, вас бы уже давно не было в живых, — выразительно сказала я и, видя, что она все еще сомневается, спросила: — Вы помните записки, которые вам оставляла на столике уборщица Мария? Вы их во внимание не приняли, порвали и выбросили! А вот она их не только прочитала, но и их истинный смысл поняла, и ваше отравление предотвратить успела!

— Но как она могла? — удивилась Анна. — Я же после того, как Маша уберется, первая в гримерку захожу. А ключей только два: у меня и на вахте.

— Вы ошибаетесь! У Александры Федоровны есть свой ключ! Дело в том, что Ковалевой она стала после развода, а когда-то это была ее гримерка, и вся театральная Москва знала ее под фамилией Вальдовская!