Марина Серова - Театр начинается с выстрела

Ермакова смотрела на меня круглыми глазами и, несмотря на открытый рот, не могла произнести ни звука.

— Анька! Тебе плохо? Опять голос пропал? — подскочила к ней Ольга и напустилась на меня: — Черт бы вас побрал с этими откровениями! Алекс! Что ты сидишь? Зови врача!

— Не надо! — прошептала Ермакова. — О господи! Сашенька — это Вальдовская! Великая Вальдовская!

— Это была великая Вальдовская до того момента, как сломала ногу, — жестко поправила ее я. — Вас Борис вынудил играть роль Нины, которую вы не хотели. А ее он уговорил играть на сцене со сломанной ногой в гипсе. Чем он все это мотивировал оба раза? Что театр ваш родной дом! Что вас ждут зрители! Что нельзя их разочаровать! Для вас это окончилось спазмом голосовых связок, а для нее гораздо страшнее — она чуть ногу не потеряла. А вот профессию потеряла навсегда! И превратилась великая Вальдовская в костюмершу Ковалеву! А где же восхищенные зрители, которые ее боготворили? Ау-у-у! Где вы? А они быстро забыли о ней. С глаз долой — из сердца вон! Потому что зрители — самый неблагодарный народ, они жаждут зрелищ, новых впечатлений и легко ниспровергают кумиров, если те хоть чуть-чуть оступились. Вы потеряли голос во время репетиции, а теперь представьте себе, что это произошло бы во время спектакля. Да вас в пыль растоптали бы в рецензиях и отзывах, и никто в тот момент не вспомнил бы ни о «Ники», ни о «Тэффи», ни о других заслугах. Первый звоночек для вас уже прозвенел, будете ждать второго? А может быть, лучше уйти в зените славы непобежденной? Не дожидаться того времени, когда вы, как некогда блестящие звезды советского театра и кино, будете перебиваться ролями комических старух в третьесортных сериалах ради куска хлеба?

Я хлестала ее словами наотмашь, пытаясь достучаться, а она только испуганно смотрела на меня, а потом тихо сказала:

— Какая вы, оказывается, безжалостная, Женя!

— Анна, я столько раз представлялась вашей сестрой, что начала действительно по-родственному к вам относиться. Но у меня нет розовых очков, и я могу беспристрастно оценить вас как человека. Вы гениальная актриса, но вы не боец! Вы добрый, светлый человек, которого Александра Федоровна, как курица цыпленка, своими крыльями прикрывала и защищала в меру своих сил, потому что любит беззаветно, как родную дочь. Но она не вечна, да и в другом театре, куда вы, может быть, устроитесь, если ваш закроют, для нее место вряд ли найдется — возраст. И тогда вы столкнетесь лицом к лицу с неприглядной правдой жизни. И, зная вас, у меня нет твердой уверенности, что вы не сломаетесь. И все окончится для вас очень печально. — Анна подавленно молчала, и я продолжила: — У нас с вами есть кое-что общее: мы обе не замужем, у обеих нет детей, у вас Сашенька, у меня тетя Мила, и они обе уже в очень хорошем возрасте, так что нам предстоит их потерять. А теперь вспомните судьбу Александры Федоровны, подумайте и ответьте себе честно: вы готовы встретить такую же одинокую старость, как у нее? Я готова, а вы?

Анна сидела и тихо плакала, а обнявшая ее за плечи Ольга шептала ей на ухо что-то утешающее. Наконец Ермакова сквозь слезы пробормотала:

— Что ж мне теперь делать?

— Понять наконец, что нельзя жить только театром, только ради зрителей, потому что они после спектакля возвращаются к своим родным и близким и тут же забывают о вас. А вы, которая ради них душу из себя рвали, возвращаетесь в одинокую холодную квартиру, где вас даже кошка не ждет. И цветы в этом случае — очень слабое утешение. Нельзя так дальше жить, Анна. Подумайте над тем, что я сказала. А теперь давайте прощаться. Моя работа окончена. Ключи от машины я оставлю на столе в кухне, а вот как быть с ключами от квартиры — там же пока мои вещи?

— Отдайте их Сашеньке, — тихо сказала она. — И спасибо вам за все, Женя. Вы наговорили мне много резких, но справедливых вещей, и мне теперь действительно будет о чем подумать. Только давайте не будем говорить «Прощай», а скажем «До свиданья» — мне кажется, что мы с вами еще обязательно встретимся.

— Я провожу вас, — сказал Алекс и вышел вслед за мной из палаты, а в коридоре предложил: — Давайте спустимся по лестнице?

Я пожала плечами и пошла вслед за ним. На лестничной площадке он остановился, повернулся ко мне и попросил:

— Давайте поговорим откровенно.

— Мистер Полак, в наше время откровенный разговор двух человек может состояться только на дрейфующей льдине при условии, что собеседники будут голые, да и то не исключено, что их не будут подслушивать из космоса, — пошутила я.

— Зовите меня Алекс, — попросил он и, достав из кармана включенную глушилку, пояснил: — Я знал, куда ехал. Женя, дело в том, что я прилетел не только с Ольгой. Я, не предупредив ваших работодателей, привез с собой профессора медицины из Торонто и переводчика, который в совершенстве владеет медицинской терминологией на нескольких языках. Они изучили медицинскую карту Анны от корки до корки и не нашли там ни малейшего намека на спазм голосовых связок. Более того, по некоторым косвенным признакам профессор определил, что имело место отравление и именно оно привело к потере голоса, но сейчас здоровье Анны в норме. «Гардиан» не хочет мне ничего объяснить, поэтому я спрашиваю вас: знаете ли вы, кто и чем отравил Анну?

— Алекс, я не врач, а телохранитель. Я разбираюсь в медицине на уровне травм и ранений. Насколько я знаю, потеря голоса была кратко-временной, менее суток, потом все нормализовалось, то есть целью отравителя не было нанесение ущерба здоровью Анны, а что-то иное. Например, напугать, чтобы она поняла, как в один миг может рухнуть ее карьера актрисы, и пересмотрела свои жизненные приоритеты в сторону семьи, а не работы, то есть уйти из профессии. Кто отравил? Либо беззаветно преданный ей человек, который, понимая, что профессия актрисы не для нее, желает ей счастья, либо лютый враг, который хочет убрать ее со своего пути. Чем отравили? Вы знаете, свойства лечебных растений, описанные в популярных книгах, — это даже не верхушка айсберга, а льдинка на воде, потому что у настоящих травниц секреты профессии остаются в семье и дальше не выходят. Кто это сделал и чем сделал, если так можно выразиться, нам остается только гадать, потому что правды мы все равно никогда не узнаем.

— Я вас понял, — кивнул он. — Вам наверняка говорили, что я люблю Анну и хочу на ней жениться, а она разрывается между мной и театром. Сейчас вы очень талантливо сыграли на моей стороне, почему?

— Александра Федоровна верит в то, что вы искренне любите Анну и сделаете ее счастливой, как она того заслуживает, — объяснила я. — Но если я узнаю, что она несчастна… Смотрите, я ведь могу и в Канаду прилететь, — пошутила я.

— И всегда будете желанной гостьей в нашем доме, — галантно заверил он меня. — Но Сашенька? Она ведь останется в России совсем одна?