Ольга Ракитина - Маятник

— Ну, примеров такого рода нерадения мы знаем немало, — кратко прокомментировал услышанное Иванов.

— Э-э, нет, всё не так просто, как Вы решили, — усмехнулся полковник, — Тут были отношения несколько иные, нежели просто «дал» — «взял»… У Мироновича с «бегунами» установились своего рода отеческие отношения. Они иногда «сдавали» ему крупных преступников, из тех, что искали у них убежища. Так Мироновичу удалось арестовать известного убийцу Веретенникова, который за годы своей преступной карьеры погубил более двух десятков невинных людей. Вам, наверное, сейчас эта фамилия уже и не скажет ничего. А когда Веретенников убежал с Нерчинской каторги, его ловила полиция всей Империи. Он хотел скрыться у чухонцев, в княжестве Финляндском, то есть, и для этого пришёл в Петербург. Так вот на Афанасия Веретенникова наш драгоценный Иван Иванович Миронович «вышел» именно через своих «бегунов». Разумеется, всё было оформлено чисто, легенда была придумана такая, чтобы фамилия наводчика нигде не «засветилась», да чтобы и сам Веретенников не понял, как же ему на «хвост наступили»… Н-да, так вот, были и другие примеры такого же рода. Так что у Мироновича с сектантами были отношения самые что ни на есть тёплые, я бы даже сказал: душевные. Он на них оч-ч-чень большие деньги зарабатывал, а они свои делишки обделывали и ни-ко-го… слышите, никого! не боялись.

— Интересно.

— Да, интересно, — согласился Фома Фердинандович Крачак, — Только дальше будет интереснее. Вся эта идиллия закончилась весьма неожиданно и совсем не так, как надеялся завершить её сам Миронович. Нашёлся некий недоброжелатель, который оплатил какому-то журналисту написание очерка о проделках Мироновича и в особенности о специфических отношениях оного с сектантами. Такой очерк был написан и недоброжелатель оплатил его издание. И сигнальный образец брошюры прислал самому Мироновичу.

— Секундочку-секундочку, Вы хотите сказать, что Цензурный комитет пропустил противополицейскую брошюру? — засомневался Иванов.

— Я хочу Вам сказать, что брошюру против Мироновича держал в своих руках. И даже кое-что прочёл. А вот как было осуществлено издание этой брошюры — тут уж вопрос не ко мне. Чернышевский ведь свою галиматью тоже вполне официально издал, а крамолы там было куда поболее!

— И что же было дальше?

— Миронович, получив брошюрку, моментально всё понял. Скандал был бы неизбежен и сухим выйти из воды ему бы не удалось ни при каком раскладе. В принципе, его, конечно, надо было за все эти проделки с «бегунами» отправлять в каторжные работы. И Миронович это ясно сознавал… Разумеется, в каторгу ему идти никак не хотелось. Что бы в такой ситуации предприняли Вы, господин Иванов? — неожиданно спросил полковник.

Сыщик на секунду задумался, вопрос застал его врасплох:

— При попытке меня шантажировать я бы… пожалуй, постарался избавиться от шантажиста.

— М-м… — кивнул Крачак, — не очень-то оригинально. Сразу скажу, Миронович не мог избавиться от шантажиста: ни убить его, ни посадить в тюрьму. Шантажист в силу ряда обстоятельств был для него недосягаем.

— Что же он предпринял?

— Наш дражайший Иван Иванович пошёл ва-банк. Он отправился к Трепову и вручил градоначальнику памфлет на самого себя. Для такого шага требовались и большая смелость, и верный расчёт. Миронович продемонстрировал и то, и другое. Он упал в ноги градоначальнику, повинился во всём, разумеется, не обошлось без некоторого цинического лицедейства… сказал Трепову примерно следующее: меня утянут под суд, а вместо со мною и всю столичную полицию… и это возымело свой эффект.

— Градоначальник покрыл Мироновича, — предположил Иванов.

— Зачем же рассуждать такими ветеринарными терминами, — полковник как будто бы даже обиделся на сыщика, — Фёдор Фёдорович Трепов был вынужден принимать во внимание массу… массу привходящих соображений, о которых Вы сейчас даже и догадываться не можете. У него была масса недоброжелателей, Трепов пользовался большим и притом вполне заслуженным авторитетом у Государя Императора, а это рождает огромное число завистников. Когда вышла вся эта история с выстрелом Засулич, можете мне поверить, оч-ч-чень большое число высокопоставленных чиновников испытало гаденькое чувство удовлетворения. Трепов не мог допустить скандала в полиции, тем более, что речь шла о таком всеобъемлющем… м-м… разоблачении. Поэтому Трепов арестовал весь тираж, добился отзыва разрешения на издание, рассыпал типографский набор, а Мироновича отправил в отставку. В течение суток. Я Вас уверяю — это был пинок!

— Ну да, ну да… С правом ношения мундира, — с сарказмом в голосе заметил Иванов.

— Так было объявлено в приказе. На самом деле — нет! Трепов запретил Мироновичу когда-либо одевать мундир, пообещал прилюдно плюнуть тому в лицо, если тот хоть раз нарушит запрет. Вот так. Кстати, если Трепов пообещал такое, ему верить можно. Нюанс ведь в чём состоял: Миронович через своих «бегунов» дал несколько серьёзных арестов. За них люди получили не только отметки в приказах по городу, но и денежные премии, и ордена. И что же, через несколько лет вдруг затевать всеобщие разоблачения: отзывать представления? признавать подлог рапортов? Как Вы это себе представляете, батенька?

Иванов махнул рукой:

— Да Бог с ними, с «бегунами». А чтой-то было дальше с загадочным мстителем? Кстати, а какова была его фамилия?

— Фамилии я Вам не назову, не помню. — прочитав в мимолётном взгляде сыскного агента недоверие, полковник поспешил добавить, — Действительно не помню. Трепову она была известна, как впрочем, и самому Мироновичу, так что всегда можно справиться у кого-то из них. Ничего особенного с этим человеком не случилось, он добился своего, я имею в виду увольнение Мироновича из полиции. Более того, Мироновичу пришлось надолго уехать из столицы. Он ведь из Гродненской губернии, там и спрятался почти на год…

— Из-под Гродно, Вы говорите?

— Да, у него там большое имение. То есть, сначала оно было маленьким, а потом он подкупил земельки. Миронович хотя и русский человек, однако по вероисповеданию католик, он вырос с поляками и евреями, знает их национальные особенности, прекрасно умеет ладить с ними.

— Что Вы говорите… Я этого не знал, — признался Иванов, — Паспорт-то у него в столице выписан.

— Разумеется, он уже четверть века столичный житель.

— И что же было далее? — Иванов вернул разговор в прежнее русло, — Миронович удалился из Петербурга и…

— Миронович-то удалился, да только сестрица его младшая тут осталась. Она продолжала вести его хозяйство. Я ведь уже упоминал, у Мироновича целый доходный дом был в аренде. Кроме того, он ещё в бытность свою начальником участка начал промышлять учётом векселей. К нему ежедневно, как на работу приходил молоденький армянчик, Миронович с ним запирался на час-другой и там они свои делишки обделывали. Так что примерно месяцев через 10–11 после отставки Иван Иванович возвратился в Санкт-Петербург и занялся своим излюбленным ремеслом: ссуды, залоги, векселя, дёшево купить-дорого продать…