Ольга Ракитина - Гувернантка

Официант скользил вокруг незаметно и ловко. Последовала перемена блюд и вместо опустошенных тарелок, как бы сам на столе появился десерт — дыню в шоколадной глазури. Алексей Иванович был не особенно избалован изысками кулинарии, ягоды и фрукты ел по обыкновению летом, когда приезжал к отцу в деревню. И теперь, в апреле, в только отогревающемся от зимней стужи Петербурге эта дыня показалась ему далеким приветом, неожиданно напомнившим знойное летнее небо, и запах трав, и сочные ароматные дыни на отцовской бахче. От выпитого коньяка лицо Вадима Даниловича чуть порозовело, черты помягчели, глаза подернулись влажным блеском. Ничто не мешало неспешному течению беседы.

— Так вот, друг мой. Ты понимаешь, что получается? Ведь это ж в корне всё меняет! Тут же вырисовывается убийство из ревности! Представь, страсть, мучения зрелой женщины, которая была отвергнута, уязвленное самолюбие — «я отдала ему все, а он предпочел мне другую»… и как следствие — задуманная и осуществленная месть. И вот тогда она прибегает к морфию Николая, который и дает молодому человеку вместо лекарства, — Лицо помощника окружного прокурора выражало высшую степень воодушевления и азарта, — Тогда и история с папиросами получает логическое объяснение!

— Но ведь тогда пострадала сама Жюжеван! Причем, наперёд невозможно было знать, сколь быстро и сильно подействует на женский организм морфий, разогретый горячим папиросным дымом, — заметил Шумилов.

— Откуда мы это знаем? Вот именно — со слов самой Жюжеван! Ну, посуди — это же очевидно! — она готовила папиросы для Николая, крутила бумажные гильзы и набивала их табаком. Ей бы вообще не пришлось курить эти папиросы, если бы Николай не обратил внимание на их странный вкус. Момент чтобы спорить был неподходящий — у Николая в гостях были приятели, поэтому Жюжеван быстро схватила папиросу, возможно, полагаясь на то, что все окончится благополучно. Да, ей сделалось дурно, но она была уверена, что ее спасут, ведь рядом были люди. В этом деле большую роль играет то, сколь быстро будет оказана помощь. А вот если бы, скажем, Николай Прознанский выкурил парочку папирос на ночь глядя? Представляешь, утром бы нашли… никаких следов, умер во сне. Почему — не ясно… Вот потому-то она и выхватила тогда у него папиросу и изобразила, как ей дурно. Единственный её просчет в том, что полковник — человек в высшей степени внимательный. Благодаря его вмешательству было выявлено, что папиросы отравлены. А другой на его месте ничего бы не предпринял. И всё осталось бы шито-крыто.

— Но ведь она сама мне рассказала об этой истории, — в голосе Алексея Ивановича сквозило недоумение.

— Да-а, Алексей Иванович, вы ещё так молоды и зелены, уж простите за откровенность. А что же ей еще оставалось делать?! — с этими словами Шидловский наклонился над столом, его глаза цвета испитого чая смотрели жестко, он был полон непреклонной убежденности в своей правоте, — Она же поняла, что ещё день-два-три и мы всё равно узнаем об этом инциденте. Вор громче всех будет кричать «держите вора!» Наша француженка благоразумно решила, что лучше самой пораньше об этом рассказать, да в выгодном для себя свете представить.

— Вадим Данилыч, а как же тогда анонимка? Как это стыкуется с убийством из-за ревности?

— Ну, во-первых, мы пока не будем сбрасывать со счетов и версию о существовании радикальной группы. До тех пор, пока полностью не убедимся, что никаких подозрительных контактов у Николая не было. А для этого, как минимум, надо опросить всех приятелей Прознанского. Во-вторых, надо будет провести сличение почерков приятелей Николая, а также Мариэтты Жюжеван с почерком автора анонимки. Правда, тут есть одна загвоздка — он задумчиво теребил в пухлых белых пальцах салфетку, — давайте признаемся, что наука это тёмная! Однако, попробовать не мешает. Иногда опытный графолог может назвать не только гимназию, которую закончил автор, но даже и год окончания. Но я не удивлюсь, если вдруг окажется, что анонимка, попавшая в канцелярию градоначальника, вышла из-под пера Жюжеван. Чем она руководствовалась при ее написании я, конечно, пока объяснить не могу; я не Господь Бог и души человеческие как открытые книги не читаю.

Шумилов раздумывал над словами своего начальника и чем больше он думал, тем больший протест они в нем вызывали.

— Все это представляется мне очень странным, — пробормотал он в конце-конце.

— Что именно?

— Вся эта история про удовлетворение рукой, про книжку немецкого медика… Робеющий господин полковник, не находящий слов для объяснения с сыном, и подбрасывающий ему книжку. Либо это выдумка, либо в этой истории очень много недосказанного. Еще римляне сформулировали один из принципов уголовного права: testis idoneus pater filio (отец неподходящий свидетель в деле сына)…

— …aut filius patri non est (а сын — в деле отца) …, — закончил мысль Шидловский, — это все, конечно, так. Но нет никаких оснований отмахиваться от заявления полковника. Нам нужны независимые свидетельства, а для этого надо допросить прислугу в доме Прознанских, ведь если связь была, прислуга наверняка в курсе.

Вадим Данилович сидел в расслабленной позе, переваривая сытный обед. Глаза его довольно жмурились, как у кота, только что полакомившегося сметанкой. Алексей Иванович тоже ощущал приятное умиротворение в организме. Прямо из ресторана они разъехались каждый по своим делам.

Алексей Иванович Шумилов поехал на квартиру Сергея Павловского. Тот жил с отцом, генерал-лейтенантом, в небольшом особнячке на Конногвардейском бульваре. Парадная лестница, заворачиваясь винтом, вела в большую зеркальную залу с громадными, от пола до потолка, окнами; помещение это, вне сомнений, служило зимним садом. Пальмы в кадках и экзотические фикусы с громадными листьями, почему-то испещренными дырочками, круглый, голубой с белым персидский ковер на полу, изящный ломберный столик с искусно выложенной китайской мозаикой — все в этом помещении создавало настроение неги, удовольствия. Падавшие через большие окна косые солнечные лучи накалили неподвижный влажный воздух и Шумилов почувствовал, как испарина моментально выступила на его лбу. Ждать хозяина долго не пришлось: буквально через полминуты в зимний сад вошел невысокий молодой человек с полученной от лакея визиткой Шумилова в руках.

— Павловский Сергей Александрович, студент историко-филологического факультета, — представился он, — Чем могу служить?

— Мне необходимо задать Вам, Сергей Александрович, несколько вопросов относительно Ваших отношений с Николаем Прознанским. Предлагаю вначале поговорить в форме, если можно так выразиться, свободного диалога, а в дальнейшем самое существенное из сказанного я оформлю в виде Ваших официальных свидетельских показаний. В связи с чем обращаю Ваше внимание на необходимость соблюдения точности и правдивости, поскольку на основании этих показаний может быть решен вопрос о Вашем вызове в суд в качестве свидетеля и приведение там к присяге. Я Вас официально об этом предупреждаю как требует того статья 443 Устава уголовного судопроизводства.