Алексей Поворов - Я убийца

Она выкладывает мне душещипательную историю про несостоявшуюся детскую любовь. Все прямо как в «Ромео и Джульетте» Шекспира, только по-колхозному и вперемешку с дворовой матерщиной. Мне бы ее проблемы. Хотя на самом-то деле плевать. В Африке дети голодают, и до этого тоже никому нет дела.

– Глубокая причина, чтобы нажраться и сесть в машину к незнакомому мужику. Тебе так не кажется?

– Да брось, Сережа. Ты прямо как моя мама. А кстати, куда мы едем?

– В бар, как ты и просила. Тут недалеко осталось. Классное место. Тебе понравится. А почему мама-то, а не папа?

– Папа? Старый козел с нами не живет уже лет десять: нашел себе шмару помоложе! Папа. Скажешь мне тоже.

– А мать что, плохая или как? Что же он вас бросил-то? – делаю еще один крутой поворот, отчего Тамара падает ко мне на плечо и начинает смеяться.

– Поосторожней ты! Не дрова везешь. Тише. Мама у меня советской закалки. Учитель младших классов. Ни капли в рот, ни, так сказать, сантиметра.

– Так чего же в этом плохого?

– Ты дурак что ли?! Сам-то вон женатый, а по ночам ездишь. Я же тебя не спрашиваю. Кольцо мог бы снять. Ну, для приличия, – она снова захохотала.

– Это память. Тебе не понять.

– Да расслабься ты. Жена не узнает, – она снова водит рукой мне по бедру.

– А можно вопрос?

– Валяй.

– Послушай, Тамара, – останавливаю машину.

– Уже приехали?

– Типа того. Я вот о чем тебя хотел спросить. Тебя устраивает такой образ жизни?

– А чего не так-то?

– Все-то оно так. Я только вот не уверен в правильности твоего решения залезть ко мне в машину, – делаю приемник погромче.

Только сейчас она оборачивается и видит могильные кресты.

– Ты куда меня привез?

– Твой отец работает в реанимационном отделении? Ведь так?!

– Ты куда меня привез?! – начинает истерично орать девчонка.

Хватаю ее за волосы и подтаскиваю к себе.

– Закрой хлебало, тварь, и слушай меня внимательно! Спрашиваю в последний раз! Ты меня слушаешь?

Она только трясет мокрой головой.

– Прекрасно. Тогда продолжаем разговор. Его зовут Денисов Павел Алексеевич, ведь так?

– Да.

– И ты хочешь мне сказать, что он ушел к какой-то бабе, бросив вас? Может, ты что-то мне не договариваешь? Так как я знаю малость другую историю.

– Да.

– Что «да»?!

– Он просто много работает, все время проводит в больнице. Мама устала от этого, так как ее постоянно пилил мой дед. Папы не бывало дома по неделям. А дед все подливал масло в огонь. Он большой человек.

– Я знаю, кто он, но мне это неважно. Ты смешала отца с дерьмом, а он хороший парень. Знаешь, скольких людей он спас?! Хотя вряд ли ты об этом думала! Про мать ты не соврала, я знаю и это. Только вот почему ты превратилась в такое отребье?!

Открываю дверь и выволакиваю ее на улицу через место водителя. Тащу на кладбище по грязной жиже. Ботинки хлюпают, скользят по чернозему. Она орет, дергается, но ее могут слышать только мертвецы. В принципе, она сама скоро станет одной из них.

– Не надо, умоляю! Все, что угодно, делайте, только не убивайте! Пощадите! Ну, прошу вас! Не надо!

Она вырывается и пытается убежать. Сбиваю ее в лужу, хватаю за ногу и продолжаю тащить. Она орет что есть силы. Подтаскиваю ее к свежевырытой могиле, рядом стоит гроб.

– Залезай!

– Что? Не надо, – она смотрит на меня с побледневшим видом, мотает головой в разные стороны.

– Я сказал, лезь, сука!

Хватаю ее за шкирку и практически заваливаю в деревянный ящик. Прижимаю за горло. Из кармана быстро достаю шприц и, сняв ртом колпачок с иголки, вкалываю содержимое в ее шею. Тома затихает. Закрываю крышку и выпрямляюсь. Спину ломит: непогода напоминает мне о том, что мой организм чудом остался жив. Сажусь на гроб сверху. Жарко. Тело еще потрясывает от адреналина. Слышу звук подъезжающей машины. Свет фар бьет в мою сторону, через минуту они гаснут, хлопает дверь. Под шум мелкого дождя отчетливо доносятся одинокие шаги. Кто-то идет напрямик, хлюпает по лужам. Я жду. Фигура корявого человека останавливается метрах в десяти от меня, долго всматривается в темноту, потом машет рукой. Подхожу.

– Не слишком ли круто, Паш? Все же она твоя дочь, – чешу переносицу.

– А что мне еще делать остается? Видишь, подалась в потаскухи. Вот скажи, в кого она такая? Натерпелись мы с ней, во как натерпелись. Ну, развелись мы с ее матерью, но так ведь я от нее никогда не отказывался, все для нее делал. А когда мне моя бывшая позвонила и сказала, что она неделю назад вмазанная пришла... А может, и накурилась чего. Сейчас всякой дряни навалом. Я... Я... Я просто больше не знал, как ее еще проучить, чтобы вернуть на путь истинный.

– Неслабая шокотерапия. А вдруг у нее крыша после такого поедет, ты не думал об этом?

– Все я думал, Макс. А что делать-то остается? Она уже деньги воровать начала у матери. Дома не появляется, из института выперли. Куда хуже-то? Она единственный мой ребенок, и потерять ее я не могу. Ты-то знаешь, что такое пережить своих детей.

– Знаю. Что есть, того не отнимешь. Я твой должник по гроб жизни, но... – только развожу руками.

– Ты ее не бил, я надеюсь?

– Обижаешь.

– Теперь я твой должник.

Денисов Павел Алексеевич – человек, который вытащил меня с того света. Он рассказывает мне свою печальную историю под действием большого количества алкоголя. Так случилось, что я пересекся с ним в пивнушке. По-русски сказать, в тошниловке. Случайное стечение обстоятельств. Фактор, который ты не можешь предугадать, про который не знаешь заранее, куда он тебя выведет. Оказывается, в такие злачные места заходят не только отморозки, вроде меня, но и вполне себе респектабельные люди. Он заливает свое горе зельем, пытаясь заглушить чувство отцовской вины за то, что дочь стала безостановочно падать в бездну. Я знаю это состояние: зеленый змий может помочь с душевной болью, вот только потом от него самого трудно избавиться. Я присаживаюсь к нему. Говорим долго, о жизни, о судьбе, о людях, о том, что я был единственным в его практике, кто выкарабкался на свет божий после такого, да еще стал жить нормальной жизнью. Конечно, если мою жизнь можно назвать нормальной. Он рассказывает мне о дочери и своем плане, о том, что он в шутку хочет сделать для того, чтобы она поняла, наконец, как дорога жизнь и что она дается нам только один раз. Безумный, извращенный план. Он бы так и остался планом, но я соглашаюсь его выполнить. После того, как я засуну его дочь в гроб, мы перевезем ее на то место, где я ее подобрал, и там и оставим. Машину скорой помощи, которую он возьмет для этого, вряд ли кто остановит. Все должно будет походить на то, что ей приснился страшный сон. Очень страшный!

– А что ты мне дал? Ну, что я ей вколол?

– Миорелаксант. Убийственная штука. Человек все осознает, все чувствует, только сделать ничего не может. Спустя некоторое время отключается, но, придя в себя, все помнит. Точнее сказать помнит лишь то, что с ним происходило до потери сознания.