Алексей Ракитин - Скопец

Агафон подался назад, решив просто-напросто обежать экипаж кругом, но тут ему бросился под ноги молодой человек в шинели. Небрежно швырнув его в сторону, точно это был и не человек вовсе, а куль с мукою, Иванов двинулся вокруг экипажа, не забыв поднять с земли собственный пиджак, но тут двери на высоком крыльце больницы для сумасшедших неожиданно отворились и оттуда вышли трое полицейских в мундирах. Как впоследствии узнал Агафон, присутствие их в этом месте оказалось чистой воды случайностью: наряд доставил в больницу буйного помешанного, бросавшегося на домашних с топором. Однако, в ту минуту появление стражей порядка выглядело так, словно они нарочно решили вмешаться в происходящее. Чтобы оценить обстановку, полицейским много времени не потребовалось: извозчик с ножом, господин с тростью, ничком лежавший подле перил, наконец, студент, ещё не поднявшийся на ноги после толчка — вид всех этих персонажей оказался слишком красноречив, так что никому ничего объяснять не пришлось. Полицейские синхронно выхватили из ножен свои шашки, а один из них грозно провозгласил: «Всем оставаться на местах!»

— Я сотрудник Сыскной полиции, веду преследование преступника, — Иванов ткнул пальцем в сторону удалявшегося Васьки Чебышева. — Нужна ваша помощь!

— Спокойнее, спокойнее, господин хороший, сейчас разберёмся, — важно ответил старший из полицейских, даже не повернув головы в ту сторону, куда указал сыщик. — Кто ударил этого господина? — последовал многозначительный кивок, адресованный лысому мужчине.

— Он! — синхронно воскликнули извозчик и студент, указав на Иванова, а студент поспешил добавить:

— У него в руках мой кошелёк!

— Квартальный…! — рявкнул Иванов, обращаясь к старшему из полицейских. — Я агент Сыскной полиции, веду преследование преступника, а в руках у меня важная улика — его кошелёк. Нужна ваша…

— Не кричите тут, господин хороший, — осадил Агафона полицейский. — Покажите ваш полицейский жетон…

Иванов стал хлопать по карманам пиджака — полицейской бляхи нигде не было. Похоже, уронил во время беготни, ему ведь пришлось прыгать и из окна, и на чердаке, он несколько раз кувыркался в одежде… точно где-то там и уронил железку.

— Ч-чёрт побери, квартальный, посмотри мне в лицо, ты же меня знаешь! — заревел от негодования Агафон. — Мы же не раз встречались, ну вспомни же! Твой околоток в доме на углу Троицкого и Ново-Петергофского проспектов. Я — Агафон Иванов, последний раз мы виделись всего месяц назад!

Агафон действительно знал в лицо всех троих блюстителей закона, причём они его тоже знали именно как сотрудника Сыскной полиции. Однако, в эту минуту полицейские то ли его не признали, то ли просто сделали вид, будто не узнают. Возможно, разбитый нос и кровь на лице действительно исказили его черты до такой степени, что узнать сыщика стало трудно, но возможно, что-то иное повлияло на поведение служителей закона — как бы там ни было, квартальный обратил мало внимания на обращённые к нему слова.

— Ладно-ладно, господин хороший, вот сейчас дойдём до околотка и там разберёмся!

Иванов только с досады плюнул под ноги. Далеко впереди в последний раз мелькнула белая спина Васьки Чебышева, после чего беглец благополучно скрылся из виду.

Оказалось, что лысый господин с тростью травмирован весьма серьёзно, на все вопросы, обращённые к нему, он лишь невпопад отвечал, что является «надворным советником Министерства уделов». Челюсть у него стала явственно распухать, меняя очертания лица: Агафон, видимо, её сломал. Поэтому надворного советника, дабы не оставлять лежать на улице, отнесли дежурному врачу психиатрической больницы. Пострадавшего там приняли с тем условием, что полицейские затем перевезут его в Обуховскую мужскую больницу, расположенную по этой же стороне реки Фонтанки, но чуть далее, в доме сто шесть. После этого вся процессия направилась к околотку, который помещался совсем недалеко, за углом квартала, буквально в двух-трёх минутах неспешной ходьбы.

Агафон Иванов не испытывал сомнений в том, что квартальный его узнал, но тот продолжал держать себя при общении с сыскным агентом недружелюбно-официально, словно видел его в первый раз. Пришли в помещение околотка. Это была большая, грязная комната, разделённая перилами на две половины. Одна из них предназначалась для полицейских и посетителей, другая — для задержанных. У квартального хватило ума не помещать Агафона вместе с остальными; он усадил сыщика на стул перед своим столом и долго бестолково расспрашивал. После разговора с Ивановым он приступил к опросу студента и извозчика, затем направил одного из своих помощников в участок за мостом, дабы проверить слова сыскного агента. Всё это тянулось мучительно долго и чрезвычайно раздражало деятельного Агафона.

Лишь под утро, намяв бока на жёстком стуле, измученный бессонной ночью, а ещё более — пустопорожней и непродуктивной болтовнёй с тупым полицейским, Агафон Порфирьевич покинул околоток. Квартальный пообещал доложить об инциденте по команде — это могло означать лишь то, что всё происшедшее на набережной Фонтанки скоро дойдёт до ушей столичного градоначальника. Там избиение сотрудником Сыскной полиции господина надворного советника могло получить самую неожиданную интерпретацию, в том числе и неблагоприятную для Иванова. Следовало предвосхитить нежелательное развитие событий и уведомить шефа Сыскной полиции об имевшем месте происшествии.

Поэтому в шестом часу утра, проклиная всё на свете, раздражённый, уставший и морально измученный Агафон Иванов направился в здание родного ведомства на Большую Морскую улицу. Ему предстояло написать рапорт Путилину, и всю дорогу сыщик мысленно шлифовал формулировки. Эпистолярное творчество он не любил и смотрел на него как на большую тяготу.

Каково же было изумление Иванова, когда в самом начале седьмого часа утра, он, войдя в кабинет дежурного по Сыскной полиции, увидел там Владислава Гаевского, вальяжно рассевшегося на банкетке. Коллега, в свою очередь увидевший его, весело помахал Агафону рукой и с улыбкой проговорил:

— А-а, вот и наша «потеряшка» явился. Не запылился, часом, голуба? Я тут между делом всю работу за тебя сделал — Ваську Чебышева поймал и к нам в камеру притащил. Пойдём, потолкуешь, он презанятные вещи рассказывает!

Утром 3 сентября 1880 года, Алексей Иванович Шумилов облачился в свой парадный костюм, облился самым дорогим одеколоном и уже в четверть десятого направился в Министерство финансов, если точнее, департамент заимствований этого министерства, где служил хорошо знакомый ему чиновник. Алексей счел, что нуждается в консультации, и Аркадий Артурович Линдварк являлся как раз тем человеком, который мог бы ответить на все интересовавшие Шумилова вопросы.