Алексей Ракитин - Скопец

Алексей придерживался классического полицейского правила, гласившего, что разведку неизвестного места лучше всего производить облачившись в простолюдина. Таковых обычно не запоминают, кроме того, одетый по-простому человек не вызывает насторожённости других людей простого звания.

В начале пятого часа пополудни Алексей Иванович уже стоял подле Ново-Банковского мостика, что на Екатерининском канале, от которого и начинался Конный переулок. На улицах было довольно оживлённо, со стороны Сенной тянулся торговый люд, купцы, приезжие крестьяне из окрестных сёл. Многие заворачивали в трактиры и всевозможные питейные заведения, которые тут располагались не то чтобы на каждом углу, а гораздо чаще. Шумилов двигался в толпе и чувствовал себя невидимкой — до такой степени благодаря своей одежде он сливался с нею.

Район этот почитался среди горожан непрезентабельным, непарадным, разночинным и мастеровым. Здесь лавочки и питейные заведения преимущественно низшего сорта, кишмя кишели подозрительной публикой; доходные дома — клоповники, где редкая семья снимала целую комнату, а в основном практиковалась сдача «углов», стояли населённые выше всяких разумных пределов; на каждом перекрёстке тут стояли панельные проститутки, а в больших квартирах помещались «дома терпимости» — все эти язвы городского быта являлись характерными приметами прилежащих к Сенной площади кварталов. Соответственно низкому социальному статусу и жилье здесь сдавалось недорого, хотя, как и по всему городу, расценки сильно зависели от того, в каком этаже располагалась жилплощадь.

Дом Матвеева по чётной стороне Конного переулка выглядел в общем ряду далеко не худшим. В четыре этажа, с недавно оштукатуренным фасадом, выкрашенный в светло-терракотовый цвет, дом казался даже приличным, если б только не дурная репутация района, где его построили. Шумилов зашёл во двор и без труда отыскал там дворника, который оказался занят тем, что бранился с грузчиками, сгрузившими пожитки новых жильцов с ломовых телег прямо во дворе, загородив тем самым ворота. Кряжистый мужик, краснорожий горлопан с бородой лопатою и начищенной бляхой на старом кожаном фартуке, требовал освободить въезд во двор, поскольку ждал, что ему вот-вот привезут дрова.

Алексей стал в сторонке и принялся наблюдать, чья возьмёт. Грузчиков было двое, зато дворник располагал замечательной бляхой и темпераментом неутомимого театрального декламатора. В итоге он оказался более убедителен, и грузчики принуждены были вытащить мебель из-под арки.

Довольный одержанной победой, дворник оборотился к Шумилову:

— А ты, мил человек, чего тута трёшься?

— Да вот хочу спросить, где тут живёт Анастасия Базарова?

— Анастасия, говоришь… — не без ехидцы в голосе переспросил дворник и демонстративно оглядел Шумилова с головы до ног. — Знаем мы таких, здеся у нас и живёт. Да только на что она тебе? Неужели знакомец?

Что-то в вопросе мужика Алексею не понравилось, какая-то подковырка чувствовалась в нём. Потому Шумилов ответил уклончиво:

— Я с нею незнаком. Но меня просили ей гостинец передать.

— А-а, ну-ну, коли гостинец… — дворник как-то нехорошо осклабился. — В третьем этажу проживает, вон по той лестнице, — он небрежно указал рукой на дверь, ведущею со двора; створки дверей оказались распахнуты и открывали мрачное неосвещенное пространство крошечного пятачка нижней площадки.

Реакция дворника казалось странной, он как будто чего-то не договаривал, и это сбивало Шумилова с толку. Поэтому он не тронулся с места, а задал новый вопрос:

— Одна-то живёт?

Дворник снова оглядел Алексея, уже недоверчиво и явно раздражённо:

— А ты, мил человек, кто таков будешь? Откель причалил? А то непонятно мне, чего это ты здеся вызнаёшь?

— Да новгородский я. Дядья Анастасии, значит, меня просили зайти, гостинец ей передать, платочек шёлковый, да заодно и разузнать, как живёт, как и что там с нею, — Алексей извлёк из кармана кисет с дешёвым табаком, который у него был специально запасён для подобных случаев и являлся таким же элементом «легенды», что и дешёвый одеколон. — Угоститься не желаешь, братец? Хороший самосадец, ядрёный, новогородский! В Питере такого не бывает.

— Угоститься, оно можно, дело хорошее, — обрадовался дворник. — Дюже я люблю самосад среднерусский, забористый, любому табаку табак, всяко лучше, чем папиросы!

Дворник запустил пятерню куда-то под фартук и через мгновение извлёк многократно сложенный лист газеты, оторвал осьмушку Шумилову и такую же точно себе. Зачерпнув из кисета добрую порцию табаку, ловко скрутил «козью ножку», закурил, блаженно зажмурился — ну, точно кот! — и выпустил громадное облако дыма:

— Да-с, самосадец ничего так, кхе-кхе, осчусчается!

Шумилов неспеша крутил цигарку, трамбуя табак в газете и дожидаясь, пока дворник ответит на заданный вопрос.

— Я б тебе, братец, так посоветовал с твоим подарком, — неожиданно проговорил тот. — Ты его лучше Домне Казимировне отдай, а то неровён час того…

— Что «того»? — не понял Шумилов.

— Под сковородку подвернёшься. Ты, как я погляжу, сам не знаешь, в какую семейку затесался.

— Не знаю, — признался Алексей.

— Эх-ма, молодость, — вздохнул дворник, но ничего более не сказал, только заинтриговав Шумилова.

Они переглянулись. Алексею стало ясно, что дворник ждёт от него конкретного предложения. Что ж, в каком-то смысле это было даже и неплохо.

— Как звать-то тебя? — спросил Алексей.

— Каждый зовёт, как Бог на душу положит. А отец назвал Кузьмою…

— Вот что, Кузьма, я вижу, ты хороший человек, а мне совет в одном деле нужен. Подскажешь?

— А чего ж не подсказать, коли смогу!

— Замечательно. Так, может, сходим по шкалику «беленькой» с рыбкой копчёненькой пропустим?

— Гм, нравится мне такой разговор, — обрадовался дворник. — Пойдём за мной, покажу тебе такое место, тут в десяти шагах буквально.

Он даже забыл, что ему надо ждать воз с дровами. Шумилов, однако, напомнил ему об этом; дворник убежал куда-то на минутку и вернулся чрезвычайно довольный, бросив на ходу: «Я сына своего предупредил, коли дрова привезут, он за мною сбегает!»

Едва только выйдя из двора, они нырнули в полуподвальное помещение без вывески, оказавшееся обычной рюмочной. Они попали в тёмное помещение, пахнувшее тушеной капустой, с низким посеревшим потолком, клетчатой, местами изрезанной ножами клеёнкой на столах. Посетители этой полуподвальной берлоги принадлежали к низшему сословию — мастеровой и разночинный люд. Дворник и Алексей Иванович в своем поношенном сюртуке оказались тут как раз на своих местах и ничуть не выделялись на фоне прочей малопрезентабельной публики.