Аркадий Гендер - Дотянуться до моря

— Как Дарья? — задал я, вроде бы, беспроигрышный вопрос, после которого Ива, как правило, разражалась долгим рассказом о делах дочери, но и это не сработало.

— С ранья шляется где-то, — с явно деланным безразличием только и ответила она. — Я ее не видела. И — давай не будем о ней, ладно? Меня до сих пор трясет, как вспомню.

Я с готовностью покивал, участливо вздыхая и констатируя при этом, что с душевным контактом у нас как-то не очень. Хорошо, что я не стал звонить ей, проснувшись — ее ответ мог бы стать глубоким нокдауном моему беззаботному отпускному настроению. Я вздохнул, и за недостатком тонких материй повлек Иву удовлетворять более прозаические потребности.

У входа в столовку две молоденьких турчанки в фирменных блузках внимательно следили, чтобы никто, не имеющий оплаченного права, не проник в гастрономический рай за дверью. Мы посверкали у носа юных церберш пластиковыми браслетиками на запястьях, свидетельствующими, что такое право у нас есть и, получив в ответ очаровательную улыбку, вошли вовнутрь. Какое тут было разнообразие съестного! Слюна начала настолько интенсивно скапливаться во рту, что казалось, сглотну я сейчас — и напьюсь, и наемся. Я схватил тарелку размером с приличное блюдо для плова и без разбору начал сгребать с лотков еду — курицу, ростбиф, ветчину, рис, овощи, все подряд. Когда держать блюдо в одной руке стало тяжело, я с сожалением посмотрел на неохваченные мною лотки, вздохнул и, напоследок обильно полив гору вкуснятины на тарелке ароматным соусом, начал искать глазами Иву. Та неспешно двигалась вдоль лотков с малюсенькой тарелочкой в руке, на которой я заметил чуть-чуть чего-то белого и зеленого, должно быть, цветную капусту. Подумав, что плата, назначенная природой за право быть красивой женщиной, все же, пожалуй, чрезмерна, я заказал пробегавшему мимо официанту сразу «two beers» и уселся за ближайший чистый столик. Ива присоединилась ко мне через пару минут, причем еды на ее тарелке особо не прибавилось. Официант принес пиво, получил заказ на «white wine» для дамы и буквально испарился, с привизгом шлифанув подошвами мраморный пол.

— Ну, как говорится, со свиданьицем, — поскоморошничал я, поднимая бокал с пивом.

Ева, отправляя в рот бесцветный кусочек цветной капусты, скучно кивнула. «С ее настроением определенно надо что-то делать», — сказал я себе, но ощущения от полившейся в глотку ледяной бражной влаги заслонили все сложные вопросы на свете. Я выглохтил пинту пива в один присест, все до капли, до последней пенной струйки, с сожалением отнял бокал от губ, осторожно опустил на стол. Внутри разливалось блаженство. Посмотрел на Иву, — мой масляный взгляд и расплывшаяся, дурацки-счастливая физиономия просто обязаны были вызвать как минимум улыбку, но Ива не улыбалась.

— Не люблю усатых мужчин, — только и сказала она, тщательно пережевывая второй кусочек капусты.

Я вытер пивные усы, аристократически рыгнул, едва успев прикрыть рот рукой, и поинтересовался:

— Что так? Затяжки на чулках остаются?

Ивасоображала секунды полторы, и поскольку за это время она как раз успела поднести ко рту запотевший бокал с вином, только что доставленный сверхскоростным официантом, то прыснула она, уловив пошленький смысл ответа, прямо в бокал. Раздалось лошадиное «П-ф-р-ррр!», и вино выплеснулось наружу мелкими брызгами, в основном Иве в лицо. «А-а-а-аа!» закричала она, растопырив руки, распахнув на меня глаза и открыв в немом возмущении рот. Вино капало у нее с ресниц и с носа. Пробегавший мимо официант, почти не замедляясь, выхватил у Ивы из пальцев практически пустой бокал и поставил перед нею новый. «Ну, кто же знал?» — изобразил на лице сожаление я и протянул Иве салфетку.

— Убью! — поблагодарила меня Ива, утираясь.

— У тебя с ночи какие-то кровожадные планы относительно меня, — не удержал я на языке колючку. — Причем очень извращенные. Но ты же знаешь, я люблю извращения.

Ива бросила на меня многозначительный взгляд из-под салфетки, которой она как раз вытирала лоб.

— Я б на твоем месте… — назидательно и гордо начала она, но вожжеотпускающее действие алкоголя уже началось, и меня понесло.

— Да уж, оч-чень интересно было бы увидеть тебя на моем месте! — обильно сдабривая интонации максимальной дозой сарказма, парировал я, не дожидаясь развития Ивиной сентенции. — Особенно сегодня ночью. Особенно, учитывая твое заявление, что против кое-чего ты была бы — пусть разок — но не против. И особенно, если бы Дашку вырвало хотя бы двумя минутами позже.

Ива выстрелила в меня взглядом, который, будь он пулей, прошил бы насквозь мою голову, десяток сидевших за соседними столами на одной линии со мной, стеклянную стену «столовки», толщу атмосферы и улетел бы в безвоздушное пространство. Черт, она же просила! А я врезал конкретно ниже пояса, морда пьяная… Ива закусила губу. Хотя, может быть, она просто не давала пропасть вину? С непроницаемым видом она скомкала салфетку и снова принялась за капусту. Повисла весьма неловкая пауза. Я мысленно нашлепал себе по губам, но нужно было как-то спасать ситуацию, и я уж было собрался нарушить тишину — чем угодно, любой чушью, но Ива не выдержала первая.

— Ну вот, теперь буду пахнуть не своим парфюмом, а этой винной кислятиной, — с серьезнейшим видом заявила она, с демонстративным отвращением нюхая вино в бокале.

Это была маленькая, но победа. Я мысленно перевел дух, но успех нужно было развивать.

— Ивушка, ну, что с тобой? — елейным голосом Джека Николсона из «Иствикских ведьм» начал я. — Ну, нельзя же так, право слово! Ты сама кислее этого вина. Что-то случилось? Мне прямо не по себе от этого, кусок в горло не лезет.

Почти пустое блюдо передо мной недвусмысленно свидетельствовало, что я безбожно вру, но Ива не обратила на это внимания.

— Ты это из-за Дарьи, да? — с видом самой серьезной своей озабоченности решительно ступил на зыбкую почву я. — Вы что, все-таки обсуждали то, что… что было ночью?

Реакции на нарушение запретной темы можно было ожидать какой угодно, от еще одной раздраженной отповеди до извержения Кракатау, но взрыва не последовало.

— Да нет, не из-за нее, — нахмурилась Ива, нервно крутя в пальцах бокал. — С Дашкой, вроде, все в порядке. Утром, убегая, чмокнула меня в щеку, шепнула: «Я люблю тебя, мамочка!» Знаешь, игра такая — я сплю и ничего не слышу, но она-то знает, что я все слышу, и я знаю, что она знает. Типа, еще раз извинилась за ночное шоу, за свое поведение, за все. И знает прекрасно, что после такого у меня сил на разговор, начинающийся со слов: «Знаешь, дочь, нам все-таки есть, что обсудить», у меня не будет. Так что, все хорошо, проехали. Тут папаня ее добавляет. Позвонил ни свет, ни заря, и голосом, как будто всю ночь бухал, говорит, — все, пи…ец, мы разводимся.