Клод Авелин - Кошачий глаз

— Вы его знаете?

— Естественно.

— У нее были и другие картины, импрессионисты, она, кажется, так их называла. Но на этом Ван Гоге она просто помешалась. Она мне сказала, что весь мир завидует ее коллекции.

— Она что-нибудь из этого продавала?

— Нет, только покупала. Вон те две картины купила одновременно.

— А друзья? Их было много?

— Ох нет, господин комиссар, только один! — смущенно ответила Жизель.

— Я не имел в виду любовников, — сказал Бело.

— Ой, простите, я неправильно поняла. Друзья… Друзья… Если речь о мужчинах, то их здесь никогда не бывало. Дамы приходили на чай. Но только по вечерам. А я в десять всегда уже была у себя в комнате. Мадемуазель мне говорила: «Жизель, если ты будешь у себя и услышишь звонок, не беспокойся. Я открою сама, если захочу. А если нет, пусть звонят сколько угодно». Нейи — это глухомань, господин инспектор.

— Ну и что? Ты когда-нибудь слышала звонок?

— Один раз.

— И мадемуазель Сарразен открыла?

— Мне показалось, что я слышала, как хлопнула калитка. У нас, чтобы открыть калитку, надо только нажать кнопку в прихожей.

— Ты видела, кто это был? Мужчина, женщина?

— Я уже лежала в постели, и мне не хотелось вставать, господин инспектор. Я подумала, что это приятель мадемуазель.

— Ну, хорошо, — сказал Бело, поудобней располагаясь в кресле. — Поговорим теперь о нем. Об этом Жан-Марке Берже.

На ее лице появилась та же гримаса, что во время телефонного разговора с Лионом.

— Мне кажется, он тебе не нравился, — заметил Бело.

— Мне до него дела не было.

— Он часто приходил?

— Да.

— Мадемуазель Сарразен очень им интересовалась?

— Не поняла, простите.

— Она его сильно любила?

— Думаю, что да. Мадемуазель Сарразен была не из тех, кто посвящает прислугу в свои дела.

— Сколько ему лет?

— Не знаю… Года двадцать два. Не больше двадцати пяти.

Бело присвистнул.

— Такой молодой? Ей-то было лет тридцать пять?

— Тридцать шесть. В этом возрасте такое случается.

— А ты, Жизель? Сколько тебе лет?

— Тридцать пять. Но я вас уверяю, со мной такого не произойдет.

— Я этого и не имел в виду.

— Ну, не надо думать, что я глупее, чем есть, — сквозь зубы процедила Жизель. отводя глаза.

— Не беспокойся, — ответил Бело. — Симпатичный был этот Берже?

— Если речь о чаевых, то не давал никогда. Случая не представилось. Но вежливый молодой человек…

— Они выходили куда-нибудь вместе?

— Днем нет. Но у мадемуазель была машина, может, она за ним заезжала.

— Верное замечание. Ты сказала, что, услышав ночью, как хлопнула калитка, подумала, что это он. У него не было своего ключа?

— Ни у него, ни у кого другого.

— Другие — это кто?

— Понятно, я! Это первое место, где мне не дали ключ. Когда я утром возвращалась с покупками, мадемуазель сама мне открывала.

— Однако вчера вечером она тебе не открыла?

— По воскресеньям она давала мне ключ. На случай, если я вернусь домой раньше, чем она. или захочу без нее выйти.

Бело помолчал минуту, потом сказал:

— Одним словом, она не боялась давать тебе ключ на время своего отсутствия. Но не хотела, чтобы кто-то пришел неожиданно. Ты или даже ее друг.

— Кроме воскресенья.

— Кроме воскресенья. Значит, она боялась кого-то, кто мог прийти в будний день и не мог этого сделать в воскресенье. А убита она была именно в воскресенье.

— Да, — тихо сказала Жизель.

— У тебя есть какие-нибудь подозрения?

— Откуда! Меня же при этом не было, — спокойно ответила Жизель.

Бело сделал вид, что не услышал этого чересчур наивного ответа.

— И последний на сегодня вопрос, Жизель. Мадемуазель Сарразен всегда носила на правой руке колечко с «кошачьим глазом»?

— С чем?

— С «кошачьим глазом». Это название камня. Я, как и ты, такого не знал.

— Да, она всегда его носила, — слегка презрительно ответила Жизель. — Но иногда, — глаза ее заблестели, — она надевала на другую руку кольцо с большим бриллиантом. Огромный, прекрасный бриллиант! Его нашли?

Она нахмурилась.

— Не знаю. Спасибо, Жизель. Можешь вернуться на кухню.

Симон и Блондель уже несколько минут ждали в соседней гостиной. Бело пошел к ним.

— Ну что, мальчики? — Он взглянул на диван. — Она так любила краски… И вот красное пятно на желтом атласе и другое, такое же, на белом коврике. Как грустно! Пошли в библиотеку.

Они прошли через столовую. В шкафах — фарфор и серебро, и везде, везде картины. Везде Ван Гог. Единственным украшением библиотеки были стеллажи под потолок, сплошь уставленные книгами. Должно быть, собрание отца или деда мадемуазель Сарразен. Все трое сели за большой пустой стол посредине комнаты. Симон поставил перед собой элегантную сумку и положил пачку бумаг. Бело вопросительно посмотрел на Блонделя.

— Я прочесал весь сад, — сказал Блондель. — Тут почти все дома с садами. За садом старательно ухаживают. Там есть даже статуя, вот отсюда видно. Это Диана…

— …Охотница, — прибавил Симон.

— Потрясающая эрудиция! — фыркнул Бело.

— Стараемся вас не осрамить, шеф, — серьезно сказал Блондель.

— Я бы предпочел, чтобы ты нашел стилет или нож, одним словом, орудие преступления. С хорошенькими отпечатками пальцев. Нет ли чего-нибудь такого в колчане Дианы?

— Скульптор даже не потрудился его выдолбить, — страдальческим голосом произнес Блондель. — Поиски в гараже тоже ни к чему не привели. Кроме спортивного автомобиля, там ничего нет. А что за чистота! Нигде ни следа грязной тряпки или пустой банки! Мы в первый раз занимаемся убийством одинокой женщины. Интересно, они все такие?

— Думаю, такая педантичность может нам дать представление о характере жертвы. Еще что-нибудь есть?

— Нет.

— Тогда займешься доходами мадемуазель, и немедленно. Где-то здесь в бумагах я видел чековую книжку…

— Вот она, — сказал Симон.

Чековая книжка была выдана очень солидным частным банком. Бело показал ее Блонделю.

— Ты знаешь, как за это взяться, а если тебе будут мешать, обратись к Гайярде. — Блондель вышел. — Теперь твоя очередь, Симон. Где фото, которое ты мне показывал?

Симон взял из пачки бумаг белый прямоугольник и перевернул другой стороной.

— Оно стояло на камине в ее комнате.

— В ее комнате? — спросил Бело, разглядывая здоровое, мускулистое, как у спортсменки, тело.

— Да. Судя по узкой кровати, она жила там одна.

— Странно, поставить собственную фотографию в одном купальнике к себе в комнату. Как это называется?

— Нарциссизм.

— Именно. Странная, однако, была эта мадемуазель Сарразен. А теперь приглядимся к кавардаку, который мы тут застали. Если преступник что-то украл, то что?

— В самом деле, что? Все содержимое ящиков перевернуто вверх дном и в секретере, и в ночном столике. На полу черт знает что: постель, драгоценности, бумаги. Я начал работать, как только отвалили эти из отдела криминалистики.