Клод Авелин - Кошачий глаз

— Я первый столкнулся с этим делом, — сказал Сенвиль. — И да здравствует отрубленная рука, если благодаря ей я могу пожать вашу!

— Вы словно по книжке читаете, — ответил Бело. — Я тоже рад, что мы встретились. Не случилось ли со времени беседы наших шефов чего-нибудь новенького?

— Врач обследовал парня.

— Что, нервы сдали?

— Да, сразу, как открыли чемодан. К тому же он жаловался, что приехал из Парижа сильно простуженный.

— Ну и что?

Сенвиль пожал плечами.

— Да, сильная простуда, но можно обойтись без больницы, даже без сиделки. Я на машине, хочу вас потом похитить. Мои дети вас обожают!

По дороге он описал Бело всю семью Берже, особо остановившись на бабушке и Жан-Марке, «которого комиссар Тевене не без основания подозревает».

— Мне хотелось бы с ним побеседовать, пока по закону он только свидетель, — сказал Бело.

Тяжело дыша ртом, потому что нос был заложен, Жан-Марк спал в своей камере. Он лежал одетый, но без плаща и шарфа, потому что помещение отапливалось. Когда полицейский открыл дверь, он, как и утром, вскочил с криком «Нет», дико озираясь по сторонам.

— Вставай, — сказал Сенвиль. — Пойдешь с нами.

Шествие открывал Сенвиль, а замыкал Бело, внимательно разглядывавший молодого человека. Большинство полицейских считали, что они исчерпали все, что можно было сказать о подозреваемом, но ни словом не обмолвились о его внешнем виде. Юноша хрупкий, элегантный и, судя по описаниям Сенвиля, не похож ни на кого из семьи Берже. Даже выражение обреченности, с которым он очнулся, разбуженный полицейскими, не испортило его милого, привлекательного лица. Вот и причина, почему он понравился богатой, не первой молодости женщине. Интересно, кто из них больше выиграл.

Когда они сели в одном из кабинетов, Бело сказал:

— Я приехал, чтобы забрать вас в Париж.

Жан-Марк выглядел, как зверек, попавший в капкан. Он хотел что-то крикнуть, но простонал только:

— Вы не имеете права!

— Почему? — без злости спросил Бело.

— Запереть меня тут, как зверя, как раз после того, что случилось…

— А что случилось, мой мальчик?

Вопрос и тон, которым он был задан, запутали Жан-Марка.

— Ну… чемодан… И отрубленная рука… моей невесты… Моей невесты! — Он зарыдал. — Вы не представляете… Никто не представляет!..

— Я приехал за вами потому, — сказал Бело, — что почти все произошло в Париже, и только в Париже мы можем распутать это мрачное дело. Мы должны иметь вас под рукой.

Жан-Марк перестал всхлипывать и искоса посмотрел на Бело.

— Понимаю. Значит, вы не считаете, что я… — Он запнулся. — Мы выезжаем сегодня?

— Завтра.

— Можно мне пойти домой, лечь?

Бело встал, Жан-Марк тоже. Сенвиль озабоченно следил за каждым его движением.

— К сожалению, это невозможно, — сказал Бело. — Вы понимаете, пресса. Для журналистов нет ничего святого. Тут вам будет спокойнее.

— Да, пресса, — промолвил Жан-Марк. — Хорошо.

Он молча проводил комиссара взглядом до самой двери. Оба полицейских вышли и сели в машину.

— Да, вы умеете работать, ничего не скажешь, — вздохнул Сенвиль. — Выпьете у меня рюмочку?

— Мне бы хотелось крепкого кофе, — ответил Бело. — Без чашечки хорошего кофе я не смогу уснуть.

Он не мог заснуть без кофе, но просыпался всегда легко. Уже ранним утром он хрустел рогаликом, запивая его горячей жидкостью, мало напоминающей тот напиток, которым его угощал Сенвиль, и одновременно проглядывал местные газеты. Пресса подняла такой шум вокруг отрубленной руки, словно вся история случилась здесь. Старая госпожа Берже взяла на себя всю тяжесть общения с репортерами. Она описала сцену с чемоданом холодно, точно, как в пьесе Мериме. Молодая госпожа Берже, мать Жан-Марка, осталась в тени. Несмотря на это, ее фотографию поместили в газетах вместе с информацией о кольце. Имя особы, для которой кольцо было предназначено, не упоминалось. Имелись два фото мадемуазель Сарразен — одно групповое, на каком-то приеме, на другом она была одна. Газеты поместили и фотографию Жан-Марка двухлетней давности, очень удачную, с одухотворенным загадочным взглядом. Упоминалось, что ни лионская, ни парижская полиция не представила никакой версии относительно личности убийцы.

От Сенвиля Бело узнал, что комбинат Сен-Поликарп начинает работу в восемь тридцать. Без четверти восемь он был на улице Дюмон. Измученный мужской голос спросил:

— Кто там?

— Извините, пожалуйста. Я комиссар криминальной полиции, приехал из Парижа.

Дверь распахнулась, и Бело увидел невысокого человека с утомленным лицом. Это был Леонар, смотревший на Бело, как на избавителя.

— Вы арестовали убийцу?

Из столовой вышли Жонне и Эмилия, тоже с напряженными лицами. Только на лице бабушки не отражалось ничего, кроме нескрываемого любопытства.

— К сожалению, нет, — ответил Бело. — Разрешите войти?

— Что же будет? — простонал Жонне. — Что будет?

Со вчерашнего дня он постарел на десять лет, только похудеть не успел. Эмилия выплакала все слезы. Она безнадежно смотрела перед собой, нижняя челюсть у нее дрожала. Братья не успели застегнуть воротнички. Зато бабушка была в отличной форме.

— Так вы из Парижа… Проходите, — заговорил Жонне. — Можно любить Лион, и что из того! Как какое-нибудь серьезное событие, сразу Париж! Столица, столица…

На столе стоял завтрак.

— Все так, как вчера, — прошептал Жонне. — Как вчера.

— Только Жан-Марка нет, — неживым голосом произнесла Эмилия.

— И чемодана, — уточнила бабушка. — Может, присядете?

— Вы очень любезны, — сказал Бело, садясь.

— А теперь познакомимся. Я, естественно, бабушка. А это мать мальчика. Это отец, а это дядя. Моя внучка провела ночь у соседей. Что касается моего внука, то ни у кого не хватило простой человечности, чтобы сообщить нам о его состоянии.

Близнецы старались не пропустить ни слова и напряженно ждали, что скажет комиссар.

— У вас остынет кофе, мадам. Не смущайтесь моим присутствием. С вашим внуком все нормально. Вчера его осмотрел врач. Он не нашел ничего ни в легких, ни в бронхах.

— Слава Богу! — воскликнула Эмилия.

— Я приехал, чтобы забрать его в Париж, — продолжал Бело. — Его присутствие там обязательно.

— Налить вам кофе? — спросил Жонне.

Бело кивнул, а бабушка спросила:

— Может быть, вы позволите нам увидеться с Жан-Марком перед отъездом? Кстати, он и сам мог бы добраться до Парижа, — прибавила она.

— Он — главный свидетель, — сказал Бело, — и поэтому…

— И поэтому ему полагается эскорт? Значит, свидетелям уже не присылают повестки? Их приводят за ручку?

— Мы охраняем их от всяких неожиданностей, — со стоическим спокойствием ответил Бело, чувствуя напряжение, зависшее в воздухе.