Клод Авелин - Кошачий глаз

— Я очень любил мадемуазель Шенелон, — продолжал Франсуа. — Она относилась ко мне, как к другу, но я не терял надежды когда-нибудь взять ее в жены. Еще позавчера я думал, что она холодна ко мне из-за шрама, который у меня с детства. Трудно справиться с реакциями такого рода. Но вчера я понял, что дело совсем не в этом. Я не почувствовал себя оскорбленным. Я был счастлив уже и тем особым доверием, которое она мне оказывала. У нее было удивительно светлое отношение к миру и к людям, оригинальный ум, тонкое чувство юмора. Я познакомился с ней в университете. Я публично читал свой реферат, и, когда закончил, она подошла ко мне. Я пригласил ее в кафе. Мы болтали обо всем на свете, я смотрел в ее блестящие глаза и чувствовал, что…

Он запнулся и прикусил губу, пересеченную шрамом. Это не прибавило ему красоты, но помогло справиться с волнением.

— Вчера утром, листая газеты, я не обратил внимания на убийство в Нейи, — продолжал Франсуа. — Меня вообще мало занимает уголовная хроника. К тому же Огюста при мне никогда не упоминала Жан-Марка. Это ему караульный надевал наручники перед тем, как я вошел?

— Да, — ответил Пикар.

— Но почему? Он ведь невиновен! Я могу это доказать!

— Он арестован по обвинению в фальсификации картин.

Франсуа оторопел:

— Я говорю об убийстве.

— Мы понимаем. Рассказывайте, пожалуйста, дальше.

— Итак, вчера во второй половине дня я должен был с ней встретиться. Я чуть-чуть припозднился и пришел сразу после того, как от нее ушел инспектор. Выглядела она ужасно. Лицо было смертельно бледно, глаза неподвижны. Она встала, заходила по комнате, скрестив на груди руки, потом начала говорить и говорила долго-долго, в пустоту, ни к кому не обращаясь. Казалось, она не говорит, а исходит кровью. Мне даже стало страшно — вдруг она умрет?! Я не сразу понял, к кому относятся ее упреки. «Он посмел сказать, что пришел от имени Жан-Марка Берже! Жан-Марка!» — повторяла она. Речь шла об инспекторе. Она снова и снова пересказывала их разговор. Вы, конечно, знаете, о чем они беседовали.

— Это неважно, — сказал Пикар. — Мы хотели бы услышать этот разговор в интерпретации мадемуазель Шенелон.

Франсуа почти в точности повторил то, что было написано в рапорте Симона Ривьера. От себя он добавил только одну фразу: «Я сразу узнал об убийстве, об отрубленной руке, о чемодане и об отношениях Огюсты с этим Жан-Марком, которого она явно продолжала любить».

Франсуа дошел до встречи Огюсты с мадемуазель Сарразен. Бело жадно ловил каждое слово. Когда Франсуа повторил слова Югетты: «Уходите отсюда! А если с Жан-Марком что-нибудь случится, я буду знать, чьи это проделки», Бело чуть не крикнул: «Итак!». Но Франсуа не произнес этого слова.

— Окончив рассказ, Огюста остановилась передо мной, — сказал он. — Она положила мне руки на плечи, подняла на меня свои невидящие глаза, помолчала и промолвила: «Конечно, я не могла вообразить, что с Жан-Марком что-то случится. Это была ненависть ко мне, в которой, однако, крылось что-то необычное. Итак…»

Пикар и Бело одновременно ощутили пронизывающее наслаждение. Между тем ничего не подозревавший Франсуа продолжал: «Итак, я поняла, что очень его люблю и что могу сделать для него то, чего не смогла бы ни одна другая провинциалка из-за отсутствия средств и связей. Но мне надо было уйти из его жизни навсегда».

И это все? Бело и Пикар, пряча друг от друга глаза, ждали конца рассказа уже без надежды услышать что-либо новое. И действительно, все было так, как они предполагали. Огюста впала в отчаяние. «Я должна была предупредить их, что они меня больше не увидят, что они могут жить долго и счастливо и я никогда не встану на их дороге, — говорила она. — Я понимаю теперь: кто-то из ее окружения, скорее всего покинутый любовник, подслушал наш разговор и решился на убийство. А Жан-Марк, наверное, во всем обвиняет меня».

— Я не мог ее успокоить, — сказал Франсуа. — Я уговаривал ее сесть, накинул ей на плечи свою куртку. Все было напрасно. «Завтра будет очная ставка, — стуча зубами, повторяла она, — он меня обвинит, обвинит и будет прав!» Казалось, у нее помутился разум. И тогда я сделал то, чего никогда себе не прощу. Я вынул пузырек с лекарством, чтобы дать ей таблетку. Она вдруг успокоилась и сказала: «Оставь. Я выпью перед сном». Я предложил ей вместе пообедать. Она согласилась и сказала даже, что пойдет подкраситься и переодеться. В ресторане Огюста вела себя совершенно нормально. Правда, почти не тронула еду, но говорила обо всем спокойно. Перед своим домом она произнесла: «Спасибо, Франсуа. Большое спасибо». Я спросил, не хочет ли она, чтобы я пошел в полицию с ней. «Нет, Франсуа, не надо», — ответила Огюста. Распрощавшись с ней, я почувствовал гордость, что сумел ее все-таки утешить. Господи, как это страшно! — Он помолчал. — Скажите, она была права, считая себя виновной?

— Нет, совсем нет, — сказал Пикар и обратился к Бело: — У вас есть вопросы?

Бело отрицательно покачал головой.

Франсуа машинально встал с кресла. У него было еще более безнадежное выражение, чем тогда, когда он входил в кабинет.

Пикар указал на Трюфло.

— Не будете ли вы так любезны пойти с этим господином и сообщить ему свои анкетные данные? Может быть, вы еще будете нам нужны как свидетель. Спасибо, что пришли по собственной инициативе.

— Во время наших международных конференций, — сказал Пикар Бело, когда они остались одни, — я часто встречал итальянца, который, сталкиваясь с глупостью преступника, жертвы или полицейского, всегда говорил: «От такой глупости умирают». Бедная Огюста явилась тому примером. Когда я думаю, что готов был небо и землю перевернуть, чтобы понять смысл этого «итак…», мне хочется ногами топать от ярости. Сколько времени погублено зря!

— У меня другая точка зрения, — сказал Бело. — Меня поразило, какое глубокое чувство питали обе покойницы к Жан-Марку. Он лгун, эгоист, слюнтяй, но не лишен некоего обаяния. И женщины ему достались необыкновенные.

— Особенно мадемуазель Сарразен! — воскликнул Пикар. — Мошенница, аферистка высшего класса! Кстати, с минуты на минуту здесь будет пресса.

— Я думаю, Жан-Марк не врет, утверждая, что Югетта Сарразен хотела покончить с фальшивками вне зависимости от того, чем она руководствовалась, вступая с ним в связь, — заметил Бело. — Это и стало причиной ее смерти.

Пикар с преувеличенным почтением склонил голову.

— Твоей интуиции не может надивиться вся наша «большая семья». Хорошо бы еще к рассуждениям прибавить хоть одно вещественное доказательство.

— Две необычные женщины, — сам себе сказал Бело. — Не считая бабушку, — прибавил он, помолчав.