Клод Авелин - Кошачий глаз

За всю ночь в поезде бабушка ни на минуту не заснула, хотя все время притворялась спящей, чтобы не встречаться глазами с господином Шенелоном, чей взгляд при свете ночника казался безумным. Несколько часов назад он без плаща и шляпы ворвался в квартиру на улице Дюмон, крича на весь дом: «Госпожа Берже! Госпожа Берже! Огюста убила эту женщину и сама отравилась!» На пороге за его спиной стоял комиссар Тевене, тот самый, который позволил ей увидеться с внуком и теперь счел своим долгом проводить на улицу Дюмон несчастного отца. «Не говорите так, господин Шенелон! — повторял он. — Слова этого несчастного ребенка не имеют значения! Скажите ему это, госпожа Берже, скажите!» Бедный Шенелон! До чего человек может дойти, как низко упасть! Человек с таким положением, важная птица! И что же? Кусал руки, никого и ничего не слушал, твердя без конца: «Моя жена этого не переживет!» Переживет. У нее брат — врач. Может, и грех так думать, но Эмилии от этой смерти полегчало. Оплакивая Огюсту, она сравнивала свое горе с еще большим горем мадам Шенелон.

Бабушка открыла глаза ровно настолько, чтобы убедиться, что ее спутник сидит по-прежнему неподвижно. После этого она снова погрузилась в свои мысли. «Госпожа Берже! Госпожа Берже! Пожалуйста, не оставляйте меня, поедемте вместе в Париж! Ведь это у Жан-Марка она просила прощения! Давайте вдвоем пойдем к нему!» — умолял ее господин Шенелон. Хорошо, если б Жан-Марка поскорей освободили. С другой стороны, этот Бело, может быть, прав, и преступник в самом деле захочет убить Жан-Марка? В какой среде он вращался? С кем связался? Зачем эти расчеты, эта записная книжка? В понедельник на улице Вобан ему велели опорожнить карманы. Отсутствие записной книжки должно было его сильно удивить. Он, вероятно, думает, что потерял ее. А это она, бабушка, вытащила у него блокнот, когда он упал в обморок. Из-за блокнота она, собственно, и пустилась в путешествие. Надо показать эту находку Бело. Таков ее долг. «Деньги хранятся у мадам Б.». Кто это — мадам Б.? Почему не мадемуазель С.? От кого он получал деньги? От этой миллионерши? Что же, это естественно. Жан-Марк — красивый юноша, и тридцатипятилетняя богачка вполне могла что-то ему давать. Кто же тогда мадам Б.? Посредница, поверенная или истинная дама сердца? Нет, судя по тому, что он говорил о предстоящей свадьбе, последнее исключается. Мадам Б. — это, может быть, банк! Он врет часто, не всегда неумело.

Мерно постукивали колеса поезда. Шенелон неотрывно смотрел перед собой. Она представила, как бы он отреагировал, если б она встала, закрыла ему глаза и вернулась на свое место. Последние часы ее мучила навязчивая мысль. Она боялась, что никогда от нее уже не избавится. Ее письмо Огюсте. «Надеюсь, тебе понравилось колечко, подаренное Жан-Марком…» Если бы господин Шенелон об этом знал!.. Может, тогда между Жан-Марком и мадемуазель Сарразен еще не было ничего серьезного, просто каприз, увлечение, которое не помешало бы ему потом вернуться к Огюсте. А может, он и не уходил. Нынешние молодые люди не отличаются щепетильностью, раньше тоже не отличались, но делали хорошую мину при плохой игре. Неужели письмо стало подлинной причиной трагедии! Нет, она не хочет в это верить! Зачем терзать себя пустыми домыслами?

Жан-Марк всех их презирает, даже ее. Но ее он хоть боится, она держит его в ежовых рукавицах, как всю семью! Он ведь такой же трус, как его отец и дядя! Только он трус-бунтарь, а они — трусы счастливые, послушные. На фронте они были отважны, у них есть награды. Но мать, шеф, фирма, шелкопрядильный комбинат Сен-Поликарп — это нечто совсем иное. Против этого они не восстанут. Им нравится подневольное положение, за кусочек сахара они готовы ползать на брюхе! Жан-Марк презирает ее именно за то, что она их вырастила такими. Неправда! Она сделала все, чтобы они были другими. Но ведь дети — не только ее произведение. Теперь вся ее надежда — на внуков. С Марией-Луизой все будет относительно просто. Но Жан-Марк — это нечто иное. Он любит получать кусочки сахара, но не умеет и не хочет быть благодарным. Да, она держит его в ежовых рукавицах, но по-другому, чем остальных. Пусть защищается, пусть огрызается. Талант дает ему на это право. А может быть, он заработал эти деньги? Картины можно дорого продать, если имеешь имя, а мадемуазель Сарразен была из тех, кто способен помочь обрести известность среди знатоков. Это она, бабушка, открыла в нем художника. По ее совету он и отправился в Париж.

— Не хотите ли бутерброд с колбасой или с анчоусом? — спросила она господина Шенелона в два часа ночи.

Как бегун на финише, он после долгих часов неподвижности вздохнул сначала глубоко, потом спокойней. Выражение его глаз не свидетельствовало о том, что он вернулся к действительности.

— Я хотел бы чего-нибудь сладкого, — произнес он наконец.

«И этот бедняга хочет кусочек сахара», — грустно подумала бабушка, положила на колени сумку и вынула из нее пирожок, испеченный Эмилией для Жан-Марка.

В четверг рано утром Блондель и Тюссен приехали на служебной машине за Жизелью и заодно дали указания Малькорну: в девять приедут Мальбранш и Бело, чтобы принять экспертов, в полдесятого прибудут люди, которым поручено «перетрясти» виллу. Они предварительно позвонили Жизели, и она ждала их, готовая к выходу.

— Прежде всего, вы могли бы дать мне выспаться! — сердито сказала она.

— Вы нам тоже, — ответил Блондель.

— Куда вы меня везете?

— К вам, моя прелесть.

— Ко мне? В Куломьер?

— К вам, на улицу Фондари. Если у вас нет ключа, обойдемся без него.

— По счастью, есть, — буркнула Жизель. — Все-то вы вынюхиваете, легавые!

— Нюх у нас действительно хороший.

— Мне нечего скрывать. Вы ничего не найдете. Вместо того чтобы мучить честную, невинную девушку, вы бы лучше искали убийцу мадемуазель.

— А может, он прячется у вас? — бросил Блондель.

Жизель покраснела, как свекла.

— И не совестно вам такое говорить?!

Она забилась в угол сиденья и не произнесла больше ни слова. Всем это было на руку. Тюссен и шофер беседовали о приближающейся Пасхе.

В старом доме на улице Фондари окна консьержки были еще задернуты шторами. Лестничная клетка блистала чистотой. Квартира Жизель находилась на четвертом этаже. Блондель включил свет. Две прибранные, уставленные массивной мебелью комнаты, окнами выходящие во двор. На полках — несколько книжек и множество безделушек. Впечатление было такое, что здесь долго никто не жил.

— Хорошо, — сказал Блондель, — приступим к работе.

— К какой работе? — спросила Жизель. — Вы же видите, тут нет вашего убийцы.

Блондель открыл дверцу самого большого шкафа. Тюссен заметил, что в глазах Жизели появился ужас. Блондель вынул из шкафа коробочку, почти новые перчатки и музыкальную шкатулочку, сделанную в виде миниатюрного ведерка с бутылкой шампанского.