Андрей Кивинов - Вторжение в частную жизнь

– Да, неприятная история. Стухнет ваша ветчина на отечественной таможне.

– Стухнуть не стухнет, но, если в течение недели контракт не найдется, мы понесем невосполнимые убытки. Я опасаюсь, что мы прекратим деятельность.

– Почему?

– Потому что деньги на закупку ветчины мы брали в долг. Вернее, я брал. Чтобы вернуть сумму, мы будем вынуждены продать все, вплоть до офисного оборудования. Вот и все, в общем…

Куракин замолчал и безразлично уставился в стену моего кабинета.

– Неужели все так действительно безрадостно? Какова сумма долга?

Виктор Михайлович вздрогнул:

– Что? Ах, сумма? Около ста тысяч долларов.

Я присвистнул. Дорогой чемоданчик. Я б его такой цепью к запястью приковал!

– Теперь вы понимаете, что сегодня произошло?

Пальчики начали на ниточки распускать бедный шарф.

– Сделайте что-нибудь.

– Позвоните в Югославию, может, машины еще не отправились.

– Позвоню, но надежды мало. Девяносто процентов, что они уже в пути. Помогите мне, помогите…

– Я не хочу вас расстраивать, но единственное, что я могу сейчас сделать, – это дать информацию по городу. А дальше расчет только на удачу.

– Если вы найдете дипломат, машину можете оставить себе.

Я присвистнул во второй раз. Как заманчиво. «Мокрый асфальт». Мечта детства. Будем кататься с Викой и Бинго по выходным. Здорово. Захотим, поедем сюда, захотим – туда. Кр-р-расота! Однако секундочку… Быстренько вернемся с небес на землю. Во-первых, подобных обещаний я наслушался ого-го – уши болят, а во-вторых, машину я пока не нашел. И где ее искать, понятия не имею. Хорошо, если ГАИ тормознет на шару. Что весьма сомнительно.

– Я все понял. Вот вам мой телефон. Если у вас появятся новости, сразу звоните.

Куракин взял мою бумажку и спрятал в шикарном портмоне.

Я быстро записал его объяснения, пообещал, само собой, разбиться в лепешку для общего блага и распрощался с беднягой. Сидеть, успокаивать его у меня времени не было, в коридоре ждал следующий потерпевший с очередной «птичкой» под мышкой.

Бросив в ящик свежеродившийся на свет материал, который через некоторое время превратится в уголовное дело, я вышел из-за стола и пригласил нового заявителя.

Последующий день кардинальных изменений в мою судьбу не внес. Я не проснулся знаменитым, я не нашел клада, у меня не объявились богатые родственники в Америке. Правда, в меня и не стреляли коварные враги, меня не сбил пьяный водитель и не покусала бешеная собака. Обычный день. Как, впрочем, и все остальные. Ночь, утро, завтрак, транспорт, кабинет, потерпевшие, подозреваемые, свидетели, бумаги, «глухари», опять транспорт, телевизор, ужин, ночь, утро. Замкнутый цикл. Но меня по большому счету он устраивает. Потому как полгода я жил вне этого цикла. Повертелся, покрутился и вернулся. К сожалению, не в свое отделение, которое семь лет назад меня приняло, взлелеяло, взрастило, а потом само же и выкинуло. Возможно, как отработанный продукт.

Постояв четыре месяца охранником в банке, еще два месяца послонявшись в безделье и праздности, я причалил к родным берегам. Родным, но не своим. Единственная родственная душа Евгений перешел в убойный отдел Главка, а идти в подчинение к Шурику Антипову, восседающему сейчас в кресле отделенческого зама, мне совсем не хотелось. Пускай руководит кем-нибудь другим. В РУВД, слава Богу, еще четыре отдела. И везде кадровый вопрос. Милости просим, только голосок подайте. Ларин? Привет, старина. На работу? Без вопросов. Ты ж у нас не за дискриминацию, ты ж у нас по собственному. Молодец. Заполняй анкету, проходи медкомиссию, получай «ксиву» и в бой. Понимаем, понимаем, что не сам увольнялся. А потому впредь наука – не лезь на рожон. Трудись потихоньку, без нервных срывов. Это никому не нужно. Будет тошно – пойди на курсы аутотренинга, внушай себе: «Я тащусь, я тащусь… Нет ничего прекрасней и совершенней на свете, чем наша правоохранительная система. Мне все в ней нравится, меня все устраивает. Мне хорошо, хорошо, хорошо…»

Ну да, примерно так. Хватит искать так называемую правду. Ваша задача – повышать раскрываемость. Улучшать процент. В строго определенных рамках.

Новое отделение приняло меня по-приятельски. Я получил отдельный кабинет со встроенным шкафом, старое кресло без ручек, дореволюционный насыпной сейф, который, правда, открывался тем же ключом, что и шкаф, пару стульев и стол на трех ножках. Вместо четвертой я подложил кирпич. В довесок к кабинету мне отдали территорию с населением в пятьдесят тысяч человек, площадью в три квартала и криминогенной обстановкой уровня черных гетто Чикаго. И со всеми безобразиями на этой самой территории я, не щадя сил и здоровья, должен разбираться. Что уже третий месяц и делаю. В замкнутом цикле.

Но что там у нас с «девяточкой»? Не нашлась. И Виктор Михайлович не звонит. Надо самому брякнуть. Бывали, кстати, вариации – найдет заявитель машину и на радостях забудет в милицию сообщить. А машина в розыске. Едет потом, едет, негодник, а гаишник его – цап-царап и мордой о капот. Не сразу, конечно, а когда машину проверит. И потом начинается…

Ладно, товарищ Ларин, хватит народ пугать, это уже другая опера.

Вот, собственно, с такой навязчивой идеей, то есть позвонить и узнать насчет своей будущей машины, утром декабрьского дня я подходил к отделу, заботливо принявшему меня в милицейское лоно. Он был не типовым двухэтажным, как мой прежний, а располагался в здании бывшего детсада, которое до этого, должно быть, принадлежало богатому купцу или дворянину. Мой сейф с монограммой-гербом на дверце лет сто назад стоял в рабочем кабинете купца. Купец хранил в нем фамильные драгоценности, векселя, банкноты, любовную переписку и именное оружие. Потом в сейфе лежали ведомости на зарплату воспитателей, «черная касса», деньги на новогоднюю елку, также любовная переписка.

Теперь же его оккупировали никому не нужные дела с остроумными названиями оперативных проверок и разработок, всевозможные планы, отчеты по борьбе с наркомафией и уличной преступностью, заявления и жалобы граждан, наручники и пара тысяч на оперативные расходы. Любовная переписка напрочь отсутствует, зато появился пистолет, правда, не именной, но от этого не потерявший своих боевых качеств.

Такое долголетие сейфа объяснялось его неимоверной тяжестью. Ни коммунисты, ни демократы не смогли сдвинуть этот монолит, вросший в угол дворянского кабинета, а поэтому проще было перегородить апартаменты кирпичными стенами, что, собственно, кто-то и сделал.

Само здание имело красивые грязно-белые колонны, темно-вишневые стены с ржавыми подтеками талой воды и лепные узоры на благородном фасаде, отмеченном местами любителями изящной русской словесности из числа задержанных. Над, входом имелся такой же вензель, что и на моем сейфе, и черная вывеска под разбитым камнем стеклом, гласящая, что ныне этот памятник архитектуры принадлежит отделу милиции. Старинная дверь давным-давно была заменена на обычную дубовую, обшитую оцинкованным железом для придания ей солидного вида.