Хосе Карлос Сомоса - Клара и тень

– И исходя из всего ранее услышанного, – вставил Ключевой Человек, – этот тип действительно настоящий мастер.

Последовало короткое молчание. Стейн, который, похоже, торопился, попросил Бенуа подвести итог предварительного заседания. Под воздействием внезапно возложенной на него ответственности Бенуа встал с кресла, надел очки для чтения и взял какие-то бумаги. Он наклонился влево, чтобы свет «Лампы» Марудера освещал текст.

– Кризисный кабинет формируется 29 июня 2006 года, в помещении, любезно предоставленном в наше распоряжение администрацией здания «Обберлунд» в Мюнхене. Его цели…

Цели были достаточно ясны. Отдел по уходу за картинами и служба безопасности срочно разработали две стратегии: защитную и активную. Меры по защите делились на три комплекса: снятие с экспозиции, удостоверение личности и конфиденциальность. Первый комплекс мер предполагал постепенное снятие с экспозиции всех публично выставленных картин Бруно ван Тисха сначала в Европе, затем в США и, наконец, во всем мире. Первой в Амстердам вернется коллекция «Цветы», потом настанет черед «Монстров», а потом пойдут отдельные картины, как, например, «Афина» из центра Жоржа Помпиду. Все картины будут помещены в безопасные места. Второй комплекс мер заключался в создании системы контроля личности служащих, находящихся в непосредственном контакте с полотнами, с помощью голосовых и дактилоскопических проб. Бенуа предложил снабдить уже проверенных служащих этикетками.

– Но мы тогда тоже станем картинами, – проворчал Уорфелл.

– А нет другого способа распознать керубластиновую маску? – спросил Ключевой Человек.

– Фусхус, нет, – ответил Стейн. – Когда керубластин высыхает, он как вторая кожа. Даже приобретает ее температуру и плотность. Чтобы его выявить, пришлось бы царапать подозреваемых.

Предложение об этикетках осталось на рассмотрении. Затем шел комплекс мер по обеспечению конфиденциальности. С этого момента анонимный преступник будет именоваться кличкой Художник – ведь, судя по записям, таковым он себя считал.

– Только члены этого кризисного кабинета, – продолжил Бенуа, – будут знать обо всем, связанном с Художником. Советники или сотрудники, не входящие в состав кризисного кабинета, должны получать только частичную информацию или вообще ничего не знать о Художнике, включая подробности покушений и направления расследования. Ни страховые компании, ни спонсоры, не являющиеся клиентами госпожи Роман, ни, само собой, пресса или широкая общественность не должны иметь доступа к этой информации. Само существование Художника с этого момента является секретной информацией.

В разделе активных мер был выделен только один комплекс действий: «Рип ван Винкль». Босх и раньше слышал об этой европейской системе безопасности. Ею управлял специальный департамент Европола. Ключевой Человек назвал ее «системой самозащиты с обратным входом». Ее название было связано с героем Вашингтона Ирвинга, который чудесным образом спал многие годы. Эта система тоже «спала», пока конкретный кризис не «пробуждал» ее к жизни. Ее главной характеристикой было то, что после «пробуждения» она не останавливалась, пока не выполняла поставленных задач. Единственным приоритетом для нее были эти задачи. Каждая выполненная задача называлась «результатом». При необходимости «Рип ван Винкль» мог переступить любые законы и нормы, конституции и суверенитеты, чтобы достичь «результатов». Кроме того, каждую неделю система саморегулировалась. Если оказывалось, что никаких «результатов» не наработано, она немедленно меняла руководителей.

– Сегодня мы, – сказал Ключевой Человек. – Завтра могут прийти другие.

Эта система пойдет на все, чтобы искоренить проблему, и использует любые методы, находящиеся в ее распоряжении. «Будут жертвы, – мрачно объявил Ключевой Человек, – и почти все – невинные жертвы, но необходимые. Уточним. Необходимые. Число жертв будет увеличиваться как экспонента по времени, которое мы затратим на выполнение задач. Это нечто вроде подпольной войны».

В данном случае основная задача «Рип ван Винкля» была проста: задержать и уничтожить Художника, кем бы он ни был, кто бы ни прятался за этой кличкой.

Слово взял Альберт Кнопффер из Европола:

– Смею вас уверить, сил мы не пожалеем. Господа, вы прекрасно знаете, как ценит наше сообщество жизнь и творчество Бруно ван Тисха и представляемого вами Фонда.

– Совершенно верно, – в свою очередь заявил Ключевой Человек. – Вся Европа и мы, европейские граждане, гордимся тем, что господин ван Тисх решил творить свои картины в Старом Свете в отличие от столь многих художников-эмигрантов. Впрочем, я не хотел бы, чтобы мои слова были истолкованы как упрек этим художникам. Уточним. – Он собрал последние карамельки из пиалы и заглотил их.

– Фонд – достояние всех европейцев, и все европейцы обязаны заботиться о нем, – добавил Кнопффер.

Босх подавил улыбку, пока Бенуа и Стейн рассыпались в ответных похвалах. Он вспомнил, как Герхард Вайлеб, его бывший начальник, предшественник мисс Вуд, однажды сказал ему, что настоящим шедевром ван Тисха и Стейна были все европейцы. «Мы – их лучшие гипердраматические картины, разве ты не понимаешь? Вот в чем секрет их невероятного успеха».

Поспешил вмешаться Харлбруннер, державший в этот момент руку на одной из лакированных коленок девушки из «Стола» с орешками:

– Искусство является для нас первейшим приоритетом. Простите за то, что не могу лучше выразиться, но искусство в Европе – приоритетное направление.

И он подчеркнул эти слова ораторским постукиванием по маленькой коленке.

По мюнхенскому проспекту Людвига Леопольда с легкостью большой рыбы скользил величественный темно-синий лимузин. Находившийся на километровом расстоянии от пассажиров шофер был одет в униформу и в фуражку с козырьком. Эйприл Вуд с задумчивым видом сидела слева, постукивая по тыльной стороне одной ладони указательным пальцем другой. Напротив нее выстукивала на клавишах ноутбука персональный секретарь Стейна. В центре, запрокинув голову, Стейн заливал себе под веки капли лекарства. И его костюм, и висевший на груди медальон из оникса были одинакового черного цвета.

Все, кто хотя бы однажды видел Якоба Стейна, касательно его внешнего вида сходились на одном: это был фавн. На его испещренном морщинами лице густо разрослись брови, глаза тонули под темными сводами, нос выпирал, а толстые чувственные губы красовались в окне из завитков сероватой бороды. Определить, сколь важное значение он занимал в Фонде, было труднее. Некоторые полагали, что Мэтр полностью подчинил его себе; другие думали, что настоящий самодержец – это он. Вуд казалось, что эти два варианта не являются взаимоисключающими. Но одно было ясно наверняка: главная заслуга в успехе ГД-искусства принадлежала именно этому нью-йоркскому еврею с лицом фавна и с квадратным черепом, именно этот человек превратил гипердраматизм во всемирную империю и в новую форму культуры. Стейн сделал наброски первых живых украшений и предметов домашней утвари, усовершенствовал систему купли-продажи картин, начал серийное производство дешевых копий оригинальных работ и основал первые курсы для полотен. При всем при том он умудрялся найти время для живописи и иногда создавал собственные шедевры.