Мэри Стюарт - И девять ждут тебя карет

Мы танцевали сейчас у открытого балкона, сквозь который в зал вливался мягкий ночной воздух.

– Именно это я и сделаю сейчас, – добавил он.

Я поняла, что он имеет в виду, когда мы плавно, в такт музыке, выскользнули из зала на балкон, отделившись от остальных танцующих так же плавно и незаметно, как плывущая по воде ветка забивается, наперекор течению, в укромное местечко у самого берега. Музыка, лившаяся из высокого окна, сопровождала нас; в саду светила весенняя луна и, словно маленькие привидения, колыхались тени первоцвета. Моя юбка коснулась нарциссов, которые росли по краям террасы. Рауль задел плечом за куст жасмина, и на нас полился дождь белых лепестков – маленьких сверкающих звездочек. Мы молчали. Все было словно овеяно волшебными чарами. Мы танцевали вдоль испещренной лунными тенями аркады балкона, потом сквозь открытые двери вошли в темный пустой салон, где полумрак казался теплым от зажженного камина, куда музыка доносилась лишь приглушенно, словно издалека.

Мы были одни. Рауль остановился, и его руки крепко обвились вокруг меня.

– Ну а теперь… – сказал он.

Позже, вновь обретя дар речи, я дрожащим голосом сказала:

– Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя…

И конечно, после этих необдуманных и неблагоразумных слов довольно долго не могла не то что говорить, но даже дышать.

Когда наконец Рауль отпустил меня и заговорил, я с трудом узнала его голос. Он был прерывистым и каким-то неуверенным, но в нем звучала свойственная ему насмешливая дерзость:

– Ну а теперь ты не спросишь меня?

– О чем?

– О том, что сразу же спрашивают все женщины в мире: «А ты меня любишь?»

– Обойдусь тем, что ты сам захочешь сказать, – ответила я.

– Прошу тебя не скромничать больше, чем нужно, Линда.

– Ничего не могу поделать. Ты на меня так действуешь.

– О господи! – сказал он каким-то странным, неестественным голосом и снова притянул меня к себе. На этот раз он не целовал меня, просто крепко прижал к груди и сказал, глядя в темноту поверх моей головы: – Линда… Линда, послушай.

– Я слушаю.

– То, что ты сказала насчет любви… Я не знаю. Честно говоря, не знаю.

У меня сжалось сердце от непонятного чувства. Если бы это не было так нелепо, я бы сказала, что это была жалость к нему.

– Не важно, Рауль. Это не имеет значения.

– Имеет. Ты должна знать. У меня были другие женщины, как ты понимаешь. И довольно много.

– Да.

– С тобой все по-другому. – Молчание. Легкая усмешка. – Я должен был это сказать в любом случае. Но это правда. Чистая правда. – Он прижался щекой к моим волосам. – Линда. Чертовски неподходящее имя для француженки, верно? Ну вот, теперь ты знаешь. Я хочу тебя. Ты мне нужна, очень нужна, честное слово. Если ты называешь это любовью…

– Сойдет и так, – ответила я. – Можешь мне поверить, сойдет.

Снова молчание. Ровно горел огонь в камине, наполняя комнату тенями. На одном из поленьев пузырем вздулась и зашипела смола.

Рауль еле слышно вздохнул и немного отодвинул меня. Голос его снова звучал обычно – хладнокровно, небрежно, немного резко:

– О чем вы говорили с Карло?

Вопрос был столь неожиданным, что я даже вздрогнула.

– Мы… я забыла. О разном. И… да, о моем платье. Да, мы говорили о платье.

Рауль улыбнулся:

– Ну-ну, признавайся. Вы говорили обо мне.

– Откуда ты знаешь?

– Ясновидение.

– Ах ты, черт, – сказала я. – Только не говори, что ты такой же.

– Такой же?

– Твой отец колдун, разве ты не знаешь?

– Ах так? Ну, скажем, у меня отличный слух. Наверное, Карло предупредил тебя, что вряд ли у меня честные намерения?

– Конечно.

– Честное слово?

– Более или менее. Это было сделано намеками и в высшей степени мягко.

– Не сомневаюсь. Что он сказал?

Я засмеялась и процитировала слова Флоримона:

– «Вы и Рауль? Нет, нет и еще раз нет». Не стоит сердиться на мсье Флоримона. Я его обожаю, и он говорил со мной ради моего же блага.

Рауль мрачно посмотрел на меня сверху вниз:

– Вряд ли я могу сердиться на него. Он чертовски близок к истине. Какие бы ни были у меня мотивы, но, может быть, мы… – Он остановился. – Я говорил, какие у меня к тебе чувства. Но ты утверждаешь, что любишь меня.

– Да, да и еще раз да, – ответила я.

– Снова троица? Ты очень щедра, – улыбнулся он.

– Я цитирую слова Карло, только наоборот. Кроме того, у нас, англичан, есть стихи, в которых говорится: «То, что я скажу тебе трижды, будет верно».

Пауза. Потом он сказал, все еще не выпуская меня:

– Значит, ты рискнешь выйти за меня замуж?

Меня охватила дрожь.

– Но твой отец… – хрипло сказала я.

Он так крепко схватил меня за плечи, что мне стало больно.

– Мой отец? А какое ему дело?

– Он страшно рассердится. Может быть, он сделает что-нибудь, чтобы помешать этому… Заставит тебя уехать из Бельвиня, или…

– Ну и что? Я не связан ни с ним, ни с Бельвинем. – Он коротко и сердито рассмеялся. – Ты боишься ухудшить мое положение? Мое будущее? Честное слово, это мне нравится!

– Но ведь ты любишь Бельвинь? – неуверенно сказала я. – Ты сам мне об этом говорил, и миссис Седдон…

– А, она тоже говорила обо мне!

– Все говорят, – просто сказала я.

– Значит, она сказала тебе, что у меня в будущем нет ничего, кроме Бельвиня, да и то до тех пор, пока Филипп не стал настоящим хозяином Вальми?

– Да.

– Ну что же, она права. – Потом он добавил немного мягче: – Ну а твоя трижды верная любовь позволит тебе выйти замуж за человека без будущего?

– Я ведь говорила, что сойдет и так, верно?

Еще одна короткая пауза.

– Да. Значит, ты выйдешь за меня замуж?

– Да.

– Несмотря на все страшные предупреждения?

– Да.

– Не ожидая ничего хорошего от будущего?

– Да.

– Об этом тебе не стоит беспокоиться, – торжествующе засмеялся он и загадочно произнес: – Любыми средствами я завоюю себе будущее.

– Ты просто авантюрист, – сказала я.

Он смотрел на меня сверху вниз, и его черные глаза снова подернулись поволокой.

– А ты?

– Мне кажется, тоже, – медленно проговорила я.

– Знаю, – подтвердил Рауль. – Алмаз можно резать только алмазом, дорогая. Поцелуй меня, и завершим нашу сделку.

Когда он разжал руки, я неуверенно спросила:

– Нам надо… сказать им?

– Конечно. А почему бы нет? Мне бы хотелось кричать об этом во все стороны, взобравшись на крышу, но, если хочешь, можем подождать до завтра.

– Да, пожалуйста.

В полутьме блеснули его зубы:

– Неужели это так трудно, крошка? Ты боишься моего отца?

– Да.

– Правда? – Он с удивлением взглянул на меня. – Не стоит. Но если хочешь, я скажу им сам. Ты можешь просто держаться до тех пор в стороне.

– Они страшно рассердятся, – сказала я.

– Рассердятся? Ты себя недооцениваешь, моя милая.