Дженни Уайт - Печать султана

Судья ошеломлен.

— В прошлый раз молодая женщина поплатилась жизнью за участие в ваших интригах, а вы начали все сначала при участии тех же нерадивых помощников. Мэри ни о чем не догадывалась, верно?

— Скорее всего она ничего не знала, принимая во внимание случившееся. Просто в ином случае она вряд ли стала бы носить кулон. Согласен с тобой в отношении Хамзы. Он слишком усердствует… усердствовал. Бедняга. — Берни смотрит в свой бокал. Потом переводит взгляд на Камиля. — Мне не нравится моя профессия, судья-бей. И, откровенно говоря, я очень устал. Выполняю последнее задание и ухожу. Хочу все-таки закончить книгу.

— Так ты действительно ученый?

Берни обижается.

— Конечно.

— Кто еще здесь знает о твоей деятельности?

— Никто, кроме меня, Хамзы и человека из дворца, в руках которого находятся все нити. Наш круг невелик. — Он делает глоток. — Да вот еще тайная полиция, да благословит ее Аллах. Только я представить себе не могу, откуда они получили сведения о наших последних действиях. Слишком уж рано. Мы ведь практически еще и не начинали. После того письма мы больше не получали никаких сообщений.

— А что случилось с Шимшеком?

— С кучером? Хамза, должно быть, пытался устранить лишних свидетелей. Этот человек был весьма дотошен, когда дело касалось самосохранения. — Берни качает головой. — Он знал Шимшека многие годы. Трудно себе представить, как можно убить близкого друга. Хамза грустил по Ханне. И все же, если топор палача нацелен на вашу голову, вы, возможно, подставите кого угодно, лишь бы самому спастись.

— А что же кулон?

— Я до сих пор не понимаю, как он оказался у Мэри. Может быть, Хамза снял кулон с тела Ханны — тогда на него падают тяжкие подозрения — и позднее отдал Мэри, полагая, что кто-то в гареме увидит его и положит туда записку, как это случалось ранее. То есть надел наживку на крючок. Однако мне по-прежнему не верится в то, что он убил женщин.

Он наливает виски в бокал и протягивает его Камилю, который на этот раз не отказывается принять напиток.

— Интересно, кто имеет прямой доступ в гарем? — продолжает Берни. — Наверное, кто-то из евнухов. Он свободно входит туда, берет записки и передает их людям, которые организовали всю эту заваруху.

Камиль наклоняет бокал и смотрит, как кружится золотистая жидкость. Затем делает глоток.

— Человек, донесший на Ханну, мог увидеть кулон у Мэри и сообщить куда следует.

— Осведомитель в гареме. Что ж, не исключено, — соглашается Берни. — Но почему он это делает? Люди, затевающие заговор, могут отомстить ему. Доносчик, погубивший Ханну, не должен спокойно разгуливать по гарему. Держу пари, что он не был полностью осведомлен о происходящих событиях. Вы продаете пару человек, но не понимаете, что они лишь мелкая рыбешка. А за ними плавает большая акула, готовая проглотить вас в любую минуту. Всякий человек, знающий о заговоре и о кулоне, становится мишенью.

Камиль вскакивает на ноги:

— Да сохранит ее Аллах. Я говорю о Сибил-ханум. Она ведь рассказала женщинам о кулоне.

Берни резко поворачивается к нему:

— Каким женщинам?

— Она посещала невесту принца Зийи, Зухру-ханум.

— О Боже! Я думал, ее нет в живых.

— Она вышла замуж за какого-то человека в Эрзеруме. Однако недавно вернулась в Стамбул, и Сибил-ханум встречалась с ней. Она рассказала дамам, что у Ханны и Мэри был один и тот же кулон с тугрой внутри. Она могла сообщить им и о стихотворении. Зухра-ханум, считает, что ее наказали, ибо султан ошибочно полагает, будто принц Зийя участвовал в заговоре с целью его свержения. — Судья смотрит на Берни. — Может быть, никто не увидел никакой связи, — добавляет он с надеждой в голосе.

— Кто еще присутствовал там?

— Сестра Зухры, Лейла, жена Али Аслан-паши, Асма-султан и ее дочь Перихан.

Берни закрывает глаза:

— Иисус, Мария и Иосиф…

Сибил и евнух молча проходят через огромные залы с высокими потолками, минуют вазы выше человеческого роста и массивные украшения из полудрагоценных камней, установленные на элегантных пьедесталах. Пространство залов уставлено вазами и статуями. Все это великолепие многократно отражается в больших зеркалах в золоченых рамах, которые висят вдоль стен. Сибил останавливается, чтобы полюбоваться фигуркой собаки, выполненной из полупрозрачного нефрита, и не замечает, как к ней, будто ожившая статуя, приближается невысокая женщина.

На Асме-султан простое коричневое платье без всяких украшений, газовый платок покрывает голову. Просто неприметная птичка в жилище павлина. Она берет Сибил за руку и ведет к патио, выложенному цветной плиткой с замысловатыми узорами и с видом на Босфор. Там за ширмой их ждет стол, на котором лежат конфеты, острые закуски и серебряное блюдо с фруктами. Пожилой евнух застыл возле жаровни и ждет приказания приготовить кофе. Странно, но других слуг поблизости не видно.

— Простите, что принимаю вас так запросто, Сибил-ханум. Как видите, это скорее пикник, чем большой обед. Надеюсь, вы не возражаете. Для меня ваше посещение — большая честь, но в моем возрасте я предпочитаю хорошую компанию без всякого шума и суеты.

Сибил удивлена тем, как хорошо владеет английским жена великого визиря. Во время прошлых встреч они говорили только по-турецки.

— Благодарю вас, ваше высочество. Я и сама не люблю помпезность.

— Я слышала об этом.

Сибил поправляет юбку и старается припомнить, как надо вести себя в данной ситуации. Вспоминает, что нельзя смотреть прямо в глаза собеседнику — это признак дурного тона. В гареме женщины обычно устраиваются на диване рядом, однако здесь она сидит напротив хозяйки. Наконец Сибил принимает решение и смотрит в одну точку над левым плечом Асмы-султан.

— Вы безукоризненно говорите по-английски, ваше высочество. Где вы освоили язык?

— Меня обучала мать. Редкая женщина. У нее был блестящий ум и неукротимая жажда жизни. Она окружила себя лучшими в мире произведениями искусства и литературы. Умела читать на английском, французском, персидском и даже на китайском. Особенно любила женское творчество. Как вам известно, мама родом из России. Выросла в Париже и много путешествовала, прежде чем попала в плен на корабле и была продана в гарем. Оказавшись здесь, однако, она сумела в полной мере воспользоваться властью, которой располагают дамы, живущие при дворце. Особенно фаворитки падишаха.

— Среди женщин были и художницы? — с любопытством спрашивает Сибил.

— Некоторые из них были богаты, как моя мать. Они собирали произведения искусства и порой даже принимали участие в их создании. Есть ведь очень одаренные женщины. Они менее известны, так как, к сожалению, лишь мужчины находят себе влиятельных покровителей. Мне повезло, что я выросла в окружении шедевров западного искусства и науки. В каком-то смысле я участвовала в художественном проекте под руководством мамы. Мало кто из мужчин ценит в нас подобные качества. — В ее голосе звучит горечь. — К чему такие излишества в гареме? Лучше добиваться совершенства в швейном деле, чем в изучении иностранных языков. Так считала моя дочь. Уж не знаю, помогло ли ей это в жизни.