Стивен Джонс - Новая книга ужасов

«Цирцея», 1928, В. И. Логан.

Это походило на случайную встречу со старым другом в непривычном месте. В студенческие времена репродукция этой картины висела на стене моей комнаты в общежитии. Потом она украшала собой разное жилье в Нью-Йорке, Сиэтле и Остине, но несмотря на свою привязанность, я так и не вставила ее в раму, так что ко времени отбытия в Лондон репродукция оказалась слишком потертой, рваной и испачканной для нового переезда. Эта картина была частью моей жизни на протяжении десяти лет. Во времена горя и торжества, в скуке и радости я поднимала взгляд на Цирцею, а она взирала на меня сверху. Могущественная чародейка, превращающая мужчин в свиней, нравилась мне куда больше, чем любимые сверстниками мечтательные и более покорные девицы. На стенах комнат моих друзей выставлялись репродукции с прерафаэлитскими красавицами: несчастная утонувшая Офелия, терпеливо ожидающая у окна Мариана, тоскующая над своим горшочком с базиликом Изабелла. Я предпочитала более угловатое и непреклонное лицо Цирцеи, ее живой, нетерпеливый взгляд:

– Вышвырни этого борова! – советовала она. – Все мужчины – свиньи. Они тебе не нужны. Живи одна, подобно мне, и твори магию.

Я с восторженным изумлением смотрела на оригинал. Насколько же он был ярче и живее, чем довольно тусклая репродукция. Я не видела здесь этой картины прежде, несмотря на то, что много раз посещала Национальную галерею Шотландии. И теперь замечала детали, которых не помнила по репродукции: узнаваемую форму дубовых листьев и узор из разбросанных желудей, ряд ольх в отдалении – ольх, деревьев воскрешения и тайны. Выше, в клочке голубого неба, парила крошечная птица, тезка Цирцеи – соколица.

Когда я была моложе, привлекательность этой картины в основном объяснялась ее смыслом: я любила картины, которые рассказывали истории, а больше всего мне нравились истории из древних мифов. Я жестоко разочаровалась, когда все прочие картины Логана, которые мне удалось найти, оказались либо пейзажами – в основном юга Франции, – либо скучными портретами уроженцев Глазго среднего достатка.

«Цирцея», ознаменовавшая уход от прежних стиля и подхода, также стала последней законченной картиной художника. Его моделью была молодая студентка художественной академии Хелен Элизабет Ральстон, американка, переехавшая в Глазго, чтобы учиться рисовать. Вскоре после того как Логан закончил работу над образом колдуньи, девушка выпала – или выпрыгнула – из окна квартиры на западе Глазго. Несмотря на тяжелые травмы, она выжила. Логан бросил жену и детей и посвятил себя Хелен. Он платил за операции и необходимый уход, а в долгие часы, которые художник провел, сидя у ее кровати, Логан придумал историю о маленькой девочке, которая вышла в окно верхнего этажа и открыла полный приключений мир в облаках высоко над городом. Одновременно с рассказами он делал наброски, создав остроносую решительную девочку, которая сначала испугалась странных бесформенных облачных фигур, а потом с ними подружилась. После он составил рисунки в нужном порядке и написал текст «Гермины в стране облаков», своей первой книги, ставшей весьма популярной в Британии в тридцатые годы.

Настоящая Хелен Ральстон не только служила музой и вдохновением Логана, но и сама стала успешной писательницей. Ее культовая классика «В Трое», не книга, а какой-то ошеломляющий поэтический крик, была практически моей Библией, когда мне шел третий десяток. И все же, уютно устроившись на кровати и погрузившись с головой в мифическую историю, в сильные, почти ритуальные предложения «Трои», я и представления не имела о том, что автор книги смотрит на меня со стены. Это я обнаружила только в начале восьмидесятых, живя в Лондоне. «В Трое» тогда переиздали в той зеленой серии от «Вираго Классикс», с кусочком «Цирцеи» Логана на обложке. Анжела Картер написала к переизданию тонкое и глубокое вступление, откуда я и узнала об отношениях Хелен Элизабет Ральстон и В. И. – Вилли – Логана.

Внезапно ощутив прилив энергии, я вышла из галереи и дошла по улице Принцев до большого книжного магазина. В отделе художественной литературы отыскать «В Трое» или любую другую книгу Хелен Ральстон мне не удалось. Просматривая эссе и критику, я наткнулась на книгу под названием «Позднее цветение» какого-то американского ученого, в которой одна глава оказалась посвящена книгам Хелен Ральстон. Вилли Логан был представлен лучше. Под буквой «Л» обнаружилась целая полка его романов – одинаково оформленная серия от «Кэнонгейт». Единственная книга, которую я у него читала, основывалась на кельтской мифологии. «Беллантайн» издало ее примерно в 1968 году с изумительной обложкой от Джорджа Барра в серии «Взрослое фэнтези». Сейчас я не помнила об этой книге вообще ничего, даже названия.

Поколебавшись, я решила дать шанс роману «В силках Цирцеи» из-за говорящего названия, и еще купила недавно вышедшую крупноформатную толстую биографию Логана «Начать жизнь заново» Брайана Росса. А потом посмотрела на часы и поняла, что нужно бежать.

Селвин уже ждал в ресторане. Просияв, он поднялся и заключил меня в теплые крепкие объятия.

– Дорогая, ты замечательно выглядишь.

Я ощущала себя раскрасневшейся и потной, но его взгляд, в котором светился неподдельный интерес, заставил почувствовать себя лучше. Селвину это всегда удавалось. Он был привлекательным мужчиной даже теперь, когда вынужден был скрывать выдающийся живот с помощью дорогой, ладно пошитой одежды. Его уже не такие длинные и кудрявые, но всё еще густые волосы были только слегка сбрызнуты сединой. В молодости он носил маленькие круглые очки под Леннона, теперь – контактные линзы, из-за которых глаза казались еще ярче. И завидные ресницы остались такими же черными и густыми, как я помнила.

Когда я уселась, он сказал:

– Давай поскорее сделаем заказ, и тогда поговорим. Я уже заказал вино, если белое тебя устроит. Если нет…

– Белое подойдет. Что ты посоветуешь?

– Здесь хорошо готовят все. Крабовые котлеты – просто взрыв вкуса.

– Звучит хорошо, – я давно не была в ресторане, поэтому сейчас испытала облегчение от того, что не пришлось возиться с меню. – Крабовые котлеты с зеленым салатом.

Подозвав официанта, Селвин быстро отослал его прочь, а потом его карие глаза, добрые и при этом проницательные настолько, что это смущало, снова обратились ко мне.

– Итак. Как ты? На самом деле.

– Хорошо. Все хорошо. Я хочу сказать – нет, на самом деле нет, но, ты понимаешь, жизнь продолжается. Я в порядке.

– Снова пишешь?

Глубоко вздохнув, я покачала головой. Селвин поднял брови:

– А твой роман? Ты писала роман!

Он имел в виду, полтора года назад.