Виктор Черняк - Выездной !

- Как?

- Порядок. - Колодец обхватил сзади Притыку и рывком поднял из пыли.

Бузников обреченно молчал, внезапно налетели тучи, начал накрапывать дождь, по лицу бронзового Гриши заструились слезы. Чин обратился к постовому:

- Этих двоих, - кивок на Стручка и Филина, - в вытрезвитель!

Рыжуха вскипела праведным негодованием, припомнилось, чуть что и ее дочку во всем винят, топчат, как оглашенные, завидуют, что промысел доходный, хоть и не почтенный; а ты поди послужи телом без отказа, да всякому кособокому да криворылому; вот люди, все б им валтузить невинных! - Дядька-то, - Рыжуха ткнула Филина валенком, не снимала их все четыре времени года, - из машины, потерпевший он!..

Чин взглянул на Шпындро. Из всех присутствующих тот производил самое надежное впечатление: мужчина сдержанный, с плавными движениями, из столпов общества - Шпындро уже успел всучить чину псевдопаркер и меж ними возникла приязнь посвященных. Игорь Иванович кивнул и, наконец, уразумев, что Филин жив и происшествие не наносит ущерба выездным планам, начал судорожно выказывать начальнику знаки внимания. Филина подняли с пледа, усадили на заднее сиденье и Колодец дал команду Притыке сгонять в баню, третий дом на улице Восьмого марта, чтобы отпарили Филина и вернули в доброе здравие; пока Филин отмывался в бане и приходил в себя, Мордасов заскочил в ресторан, повелел Боржомчику спроворить стол на четверых, сунул в нагрудный кармашек чирик-десятку и намекнул, чтоб стол накрыл, не жлобясь. Стручок пришел в себя и был отряжен на поиски собутыльников для мойки машины Шпындро.

Игорь Иванович поражался: на этой площади и окрест Мордасов вроде удельного князька, все знали его и он знал всех; и кабинет в бане для Филина выделили отдельный и, вверяя начальника банщику, Шпындро изумился, увидев, как ладно оборудовано банное помещение, упрятанное в стенах такой ветхости и дряхлой неприметности, что, кажется, кулаком ткни - развалится.

Через час за столом с белоснежной скатертью разместились четверо: розовый Филин, возродившийся из пепла страхов Шпындро, заново гримированная Притыка и хозяин застолья Мордасов. Колодец провернул все не без расчета, а поразведав, что за человек Филин: Мордасов мостил путь к приобретению для бабули лекарственных редкостей из-за бугра - для бабки ничего не жалел - и решил, минуя Шпындро, прорубить окно в Европу прямо при помощи Филина.

В знак особого расположения к пострадавшему начальнику Колодец отрядил к себе домой сопливого пацана за рублишко, чтоб тот притаранил кастрюлю с малосольными огурцами в добавку к ресторанной закуси.

Боржомчик лучился желанием угодить и то и дело дотрагивался до сальных волос, разделенных синюшно белым пробором: задания Мордасова следовало выполнять с блеском, всегда отольется прямой выгодой; отпаренный Филин с гладко зачесанными сединами и Шпындро, поднаторевший в значительности всех и всяческих оттенков привели Боржомчика в состояние тихого восторга, будто выпало ему принимать королевских особ: халдейская душа Боржомчика преодолевала пропасть от хамства к нелепейшему заискиванию в один прыжок, и сейчас официант, изгибаясь над Филиным, лил коньяк в неположенное время в кофейные чашки, будто кого могли обмануть нехитрые маскировочные уловки и как раз тайное - всем нельзя, а нам положено придавало трапезе после всех потрясений особенную терпкость, рисковость, тем более, что в разрезе штор, стянутых почти у пола бронзовыми кольцами виднелся посреди площади травмированный грузовиком бронзовый пионер Гриша, блестящий от быстро кончившегося дождя, с теперь почти незаметной трещиной на шее - результат сырости, притемнившей только что белый гипс.

Стол украшали цветы и Притыка. Филин ощутил то знакомое всем и редкое чувство, когда беспричинно любишь всех и кажется очевидным, что жизнь нескончаемый праздник, устраиваемый лично для тебя.

Дружки Стручка меж тем драили машину Шпындро на площади и постовой царил над ними и охранял их гражданский порыв, будто и не подозревая, что усилия этих покореженных жизнью людей увенчаются водочной благодарностью Мордасова или погашением долга, или внеочередным займом, да мало ли что мог властелин площади.

В окне комиссионного синела табличка "Учет" и такая же, по краткости одергивания, но уже желтая, болталась, прицепленная наспех к ручке входной двери.

Шпындро пригубил коньяк из кофейной чашки и не успела еще обжечь язык пахучая жидкость, как отставил неподходящее для коньяка вместилище, - еще возвращаться в Москву и после пережитого на площади пить в преддверии дальней дороги никак не следовало. Жалко! Колодец угощал... И еще Шпындро чувствовал уколы ревности: во-первых, от неприкрытого желания Мордасова прибрать к рукам Филина и еще от того, что Притыка, мгновенно определив, что в раскладке начальственных стульев и столов Филин переигрывает Шпындро, улыбалась краснорожему в татуировках с придыханием, и... глаза ее источали столько тепла, что даже Мордасов посмеивался про себя, уверенный, что подмышки Настурции вспотели.

Годами работая в комиссионном, Притыка с постоянством приступов лихорадки принималась обсуждать необходимость смены работы: вот подыщет себе другое место, должностишку не пыльную, престижную, в учреждении с табличкой при государственном гербе, отловит там себе привязанность, переплавит привязанность в семейный очаг и заживет особенной жизнью, как, небось, живет жена этого Шпындро, не зная, что значит лаяться с клиентами, каковы порядки в торге и как достается обильная, но нелегкая копейка.

Дурища, рассуждал Колодец, наматывая на вилку кус прозрачнейшего балыка. Дурища! Невдомек, что папенькой не вышла, темп жизненных устройств потеряла на самом старте, дочек да сынков заправляют на нужные места, когда еще под задом отпрысков тепло парты не остыло, а Настурция хочет скакнуть из тени бронзового Гриши да под герб с колосьями. Дурища! Одно слово. Мордасов опрокинул кофейную чашку, вылакал до дна и наколов взглядом Боржомчика издалека - тот только выползал из кухни - погнал к буфету. Не зря Боржомчик свою краюху кусает, вмиг сообразил, через минуту вышагивал по залу с четыремя новыми чашками кофе, на сей раз большими.

Филин пил коньяк, фыркая, откладывая в сторону изжеванную беломорину. Боржомчик засек простецкие папиросы, хватил из кармана забугорные, протянул на ладони, желаете?

Мальчишка! Филин пожал плечами, да он такими мог вымостить весь участок на своей даче да разве объяснишь, что игра с беломором не так и проста, как кажется.

- Это молодежь, - кивок на Шпындро, - предпочитает всякое-такое, непременно чужое, а мы старики, как присосались к окопам, уж только могила отучит, сорт переменит.