Алексей Биргер - Смерть воды и огня

Когда они достигли первого этажа и открыли дверь, бомж — которого художник держал за шиворот — уверял плаксивым голосом, что он ни в чем не виноват, что он забрел в подъезд погреться как раз потому, что замок на двери был сломан и на первом этаже темно — удобно можно устроиться где-нибудь за лифтом — а от тепла у него и прихватило мочевой пузырь…

Такова была суть объяснения, которое, конечно, проходило в несколько других словах.

Вышедшим из лифта вся группа на первом этаже виделась лишь темными смутными фигурами, в слабо проникавшем свете второго этажа.

— А, катись ты!.. — художник выпустил бомжа и, как бы в подтверждение своих слов, ещё поддал ему пинком под зад.

— Нет! — сказал вдруг Акличаг. — Не отпускайте его!

Но бомж, почувствовав свободу, уже рванул так, что его как ветром сдуло.

Такси уже ждало у подъезда и Акличага со Студневым торжественно усадили в него, немножко посмеявшись при этом над произошедшим инцидентом.

Всю дорогу Студнев пытался выпытать у Акличага, что означало его поведение и его слова, но тот отмалчивался, уйдя в себя. Лишь когда они уже подъезжали к дому, Акличаг вдруг сказал:

— Это был не бомж.

И опять замолчал.

Студнев понял, что сейчас Акличаг не в настроении отвечать на вопросы и что лучше обождать. Потом Акличаг сам все объяснит.

И Акличаг объяснил — утром, за завтраком.

— Это был охотник, — проговорил он вдруг, когда Студнев возился у плиты. — Он был как натянутая струна.

Студнев сразу понял, что речь идет о ночном приключении.

— Натянутая струна? — переспросил он.

— Да, — ответил Акличаг, глядя перед собой и бережно, словно драгоценность, держа пиалу с чаем. — Когда тебе говорят: «Увидь все вместе», ты только потом видишь ту часть, из-за которой тебя заставили глядеть на целое. Этот бродяга… бомж, как вы их называете… он был слишком хорошо тренирован для бродяги. Он был как натянутая струна, и ждал, когда его отпустят, в позе бегуна, готового к старту. В той позе, которую может принять только человек с литыми мускулами и отменной реакцией. Зачем такому человеку переодеваться в бродягу? Для охоты. Для охоты за мной.

Студнев резко повернулся от плиты.

— Почему вы так уверены, что он охотился за вами?

— Потому что он начал мочиться лишь тогда, когда понял, что те, кто спускается по лестницам, нас опережают. Они спускались долго, минут десять, и их шаги были слышны уже давно. Разве настоящий бродяга не потерпел бы ещё несколько секунд, при звуках приближающихся людей, чтобы без помех справить свои дела потом, когда они уйдут? Но ему зачем-то нужно было привлечь к себе внимание. Зачем? Потому что у него ещё оставалась надежда оказаться в самом центре, между нами, когда его поймают, и добраться до меня — а потом сбежать, воспользовавшись общим испугом. Но, поняв, что я остаюсь для него недосягаем, он вынужден был отступить. И это он разбил лампочку. Он уже давно подстерегал нас в темноте возле лифта.

— Нас? — с сомнением переспросил Студнев. — Вы хотите сказать, вас? Но почему тогда ему было ждать не наверху, у мастерской? Уж там бы он вас не упустил, когда вы выходили из дверей.

— Он, конечно, понимал, что наверху меня выйдет провожать сразу много людей. И, возможно, я буду так окружен людьми, что ко мне не подступишься. А вот когда я спущусь вниз, людей рядом со мной будет намного меньше. Даже если решат идти провожать меня все вместе, лифт все равно уступят мне, и лифт обгонит основную часть народа. Если бы я не нажал кнопку «стоп», мы были бы уже мертвы.

— А тогда, когда вы её нажимали… вы понимали, зачем вы это делаете?

Акличаг покачал головой.

— Нет, не понимал. Я просто почувствовал, что внизу опасность, которую нужно переждать.

Студнев вздохнул.

— Все это очень зыбко… В милицию, во всяком случае, с этим не пойдешь.

— Зыбко, — согласился шаман. — Но мы в самое ближайшее время узнаем, так это или нет. Если этот охотник охотится за мной, то он не отступится. А мы, если будем все время настороже, не дадим себя убить. Но после второго странного случая нам надо будет искать защиту.

— Защиту? Разве вы сами не можете?..

— Предвидеть опасность и иметь хорошую защиту от опасности — это совсем разные вещи. Если опасность окажется очень реальной, мы будем искать людей, чья работа — защищать других в подобных ситуациях.

— Частных детективов? Охранников?

— Можно и так сказать.

— Но зачем этому неведомому охотнику убивать вас? — вопросил Игорь.

— Если бы знать… — ответил Акличаг.

— И какой был второй странный случай? — с любопытством спросил Игорь. Повествование изрядно его увлекло, да и меня, признаться, тоже.

— В тот день нам предстояло выходить только к вечеру, — продолжил свой рассказ Студнев. — Правда, в середине дня мне понадобилось выйти в магазин, и потом Акличаг сообщил мне, что следил из окна, не прицепится ли ко мне кто-нибудь, чтобы проследить за моим маршрутом. Но ничего не увидел. Вечером ничего интересного не было, мы спокойно съездили в дом, в который нас приглашали, и вернулись, а вот на следующий день произошел эпизод, который почти без натяжек можно назвать попыткой покушения.

— Что за эпизод? — поинтересовался Игорь, когда Студнев опять примолк, собираясь с мыслями.

— Мы были очень осторожны, — возобновил свой рассказ Студнев, — но, разумеется, отсиживаться дома мы никак не могли. Дня через два нам надо было подъехать в итальянское посольство, все по вопросам этих виз, которые нам должны были уже проставить. Там, если вы знаете, напротив итальянского посольства, есть книжный магазин — книги на иностранных языках, и букинистические, и новые. Акличаг остался ждать в консульском отделе, с ещё несколькими людьми, входящими в российскую делегацию, а я решил воспользоваться случаем и поглядеть, что имеется в музыкальном отделе. Я уже давно ищу несколько книг на французском языке… Неважно. Я зашел в букинист и у полок английской литературы двадцатого века увидел Черемшина. Он сперва не узнал меня, и даже вздрогнул, когда я к нему обратился, а потом… Потом и обрадовался, и испугался. Сказал, что очень рад меня видеть, что мы — часть его приятных воспоминаний об Англии, а потом зашептал, наклонившись к самому моему уху: «Но лучше было бы нам не встречаться, даже так, случайно… Честное слово!.. Особенно, после смерти Дурманова. Ведь мы все его знали… И кто-то очень не хочет, чтобы между нами возникали пересечения… Вы не думаете отказаться от поездки в Верону? Я-то об этом подумываю…» — «Да что происходит?» — не выдержал я. «Если бы я знал… — вздохнул Черемшин. — Но я уже получил несколько вполне реальных угроз… Да, реальных и серьезных… Подумайте об этом.» — «Но что за угрозы?» — спросил я. «Все потом! — сказал он. — А сейчас давайте расстанемся! В последние дни у меня такое чувство, будто за мной следят… Не нужно, чтобы нас заметили вместе!» И он прямо-таки шарахнулся от меня. Мне показалось, что его страхи начинают превращаться в манию, но я, так сказать, уважил его спокойствие — и отошел в сторонку. Краем глаза я видел, как он отбирает несколько книг, как идет их оплачивать… Потом я сам вышел из магазина — как раз вовремя. Уже началась выдача наших паспортов с визами. Я рассказал Акличагу о встрече с Черемшиным, Акличаг нахмурился. «Все-таки, я хотел бы с ним встретиться, — проговорил он. — Думаю, я сумею разобраться, чего он боится». Я все верно рассказываю? — повернулся Студнев к Акличагу.